На концерте Ефима Шифрина черниговцы хохотали до слез

Два с половиной часа человек удивительного обаяния — певучий, живой, говорливый — заставляет зал хохотать, утирая выступившие слезы. Черниговцы доверчиво хлопают, когда он, в образе целителя Малахова, приглашает на сцену воображаемую «гостью студии Наталью Затрещину», позволяют рассказывать анекдоты про блондинок, подпевают «птицам, которые с юга прилетают» — и остается только поражаться, насколько разнообразно одарен этот человек и еще — насколько он на самом деле не такой.

На эстраде с героем трудно сжиться

— Ефим Залманович, якобы это сказал о вас Александр Ширвиндт: «Фима потрясает меня своей потаенной энциклопедичностью, при том что внешне он вроде бы очень простой человек. На эстраде стыдно показывать свою интеллигентность, наверное, он нарочно ее скрывает».
— Эта фраза знаете откуда? Из дипломной работы одной вгиковки, она называлась «Сны Агасфера». Эта съемочная группа отправилась со мной в какое-то путешествие, и герои этого фильма — это в общем мои попутчики. Александра Анатольевича они, по-моему, в Питере пытали… Тогда он разродился этой фразой, и она потом стала цитатой.

— Но в самом деле есть противоречие между интеллигентностью и тем, что необходимо выходить на эстраду?
— Противоречия на самом деле нет никакого, противоречие это заключается в вечном гоноре и скепсисе людей театра по отношению к эстраде. Я думаю, что эстраде как-то не повезло с самого начала на иерархической лестнице искусств, почему-то считается, что это или выщербленная ступенька или какая-нибудь кривая — я не могу разделить этот взгляд на эстраду, потому что для меня эстрада — это точно такие же подмостки, как и театральные, и если уж строго следовать этимологии, то что «театрум» означает «театральное помещение», что «эстрада» означает «подмостки».

А противоречие на самом деле заключено в том, что герои даже самых интеллигентных и самых интеллектуальных, с высокими лбами и толстыми очками, актеров — все равно дурачки. И пропасть как раз лежит не между представлением об эстраде театральных артистов, а пропасть лежит между персонажем и актером. Потому что если театральному актеру еще иногда везет подержать череп Йорика, то эстрадному актеру никогда в этом смысле не повезет. Он даже до Первого могильщика не доживет, потому что его удел — это дурачки и, в общем, те, кого мы называем чудиками, смешными людьми… Кто угодно — но героев (в обычном понимании слова) среди них нет. Поэтому, может быть, Александру Анатольевичу показалось, что зная, скажем, французских экзистенциалистов, произносить тексты про обычные, плоские, житейские неурядицы нельзя — может быть, между этим противоречие. Но я его не чувствую.

— Ну и неправильно думать, что если вы выходите на эстраду играть чудика или дурачка, то вы лично «опрощаетесь».
— Знаете, если театр и кино вообще стирают грань между актером и персонажем, и это приветствуется и считается вершиной владения профессией, если ты сливаешься с персонажем, то на эстраде это было бы, конечно, совершенной патологией. Может быть, поэтому на эстраде чаще говорят о маске, вспоминают феномен райкинских масок… На эстраде с героем трудно сжиться. Это клиника совершенная, во-первых, потому что он малюется другими красками и другим рисунком. Передвижникам бы на эстраде делать нечего было, похожих людей здесь нет, и они всегда должны быть немножко укрупнены, гиперболизированы, всегда на стыке с тем, что понимают под смешным в цирке. Почти на грани клоунады. Хотя они тоже живые и, конечно, должны быть узнаваемы.

Лета перестала быть рекой забвения

— Хочу сказать, что очень люблю ваш блог в Живом журнале, вы у меня «во френдах», причем в любимых… И все-таки простите мне этот вопрос, вы дневник сами ведете или у вас есть для этого помощник? Я вот знаю, что Гришковец дневниковые записи надиктовывает…
— Ну что же, что надиктовывает, все равно ведь это его прямая речь. Но у меня для этого никого нет.

— И на комментарии лично отвечаете?
— На комментарии редко отвечаю, к сожалению. Но за меня там никто ничего не делает. Почему-то этот вопрос мне все время задают: сам или не сам. А я думаю, что эти вопросы рождаются из какого-то стойкого мифа про то, что артист это как депутат, что ли, у которого дома есть какая-то другая, совершенно непохожая на обывательскую жизнь. Со штатом помощников, водителей, письмоводителей. А зачем мне кто-то, чтобы вести личный дневник и персональный разговор с читателем? Если это уже не мой живой голос, в чем для меня была бы радость такого ресурса? Чье-то вмешательство даже бы раздражало. И даже в свое отсутствие я не позволил бы никому там что-то править или помещать.
Способ Гришковца тоже хороший, и он честный: в каждом из предложений сквозит признание, что да, я надиктовываю. И это не хуже: я же надиктовываю!

— У вас на днях выходит новая книга.
— Да, 19 апреля… Читатели, которые время от времени заходят ко мне на сайт или в блог, увидят там много знакомых и уже известных им фрагментов, потому что я порой пересыпал посты записями из готовившейся книги. В нее просто вошли заметки разных лет: я сколько себя помню, столько и веду дневник.
К этой книжке есть маленькое предисловие, кажется, его вынесли на обложку, о том, что я не призываю ее читать подряд, потому что это не роман, в котором нужно следить за развитием сюжета, и раз уж книжка названа «Течет река Лета» и я ее заковал уже в какие-то берега и отправился по течению, она перестала быть рекой забвения и по ней уже можно путешествовать с разных пристаней, читать с любого места, если хочется, а если нет — можно вообще закрыть. Но мне показалось, что даже если фигура автора не так интересна, то интересны те персоналии, которые встречаются по ходу этого путешествия. Тем более что некоторые имена вообще незаслуженно забыты. Сейчас вообще на культуру распространился совершенно живодерский взгляд шоу-бизнеса: «Всё должно быть полезно»… Вот эти имена как бы бесполезны, потому что это люди без желтых историй, без пятен в биографии — но они составляли костяк тогдашней советской эстрады и мне показалось, что несправедливо о них не вспомнить. Потому что получается, что «справедливо» вспоминать в наше время только о тех, кто ничем себя не отметил в профессии, зато очень отметился в светской жизни.

— Почему вообще у вас возникает потребность рассказывать? Вы говорили, что блог делает вас осторожнее — вы задумываетесь, одергиваете себя перед тем, как о чем-то рассказать. И вы же говорили, что внутри переполняет необходимость выплеснуться…
— Я попал, конечно, в неожиданные обстоятельства. Ведь можно сравнить записи в блоге двухлетней, скажем, давности, когда я только пускался в это осторожное путешествие, и сейчас — когда глянешь в свой профиль и понимаешь, что число подписчиков тебя призывает к какой-то хотя бы ответственности. Для «стрелок» троллей полно журналов в Сети, многие из них насчитывают десятки тысяч подписчиков. Эта ниша уже занята, и тем более она мне неинтересна, я механизм провокации знаю, да и в моем возрасте уже как бы глупо на этом поле чего-то искать. А та ответственность, которую я чувствую, не заставляет меня быть неискренним. Но все равно для читателей я ведь не тот Фима Шифрин, каким я являюсь для своих близких, для них я все равно некий виртуальный персонаж, которого они видели или в театре или в кино, на эстраде или в крайнем случае в Интернете, и мои записи — это все равно «выход на крыльцо». Что ж я буду их пускать в спальню, в кухню, еще куда-то… Не так уж это интересно.

Я когда-то поддался этому соблазну, когда появились глянцевые журналы: меня снимали в домашних интерьерах, я брался за краны в своей ванной, как будто бы разливал чай в своей кухне… И вдруг я себя пресек. Потому что это ничего, никакого знания обо мне не добавляет! Я не разливаю себе так чай на кухне, и я не открываю так краны в своей ванной. Это все равно еще один миф, зачем мне их плодить.
Я лучше что-то запрячу между строк, потому что мне на самом деле льстит круг моих читателей, мне нравится то, каким он сложился, я понимаю, что это люди, которые умеют читать между строк. И эта тайнопись, которую я иногда себе разрешаю, для меня по-художнически значит гораздо больше, чем какая-то расхристанная, откровенная, истошная запись.

«Всё высоко»

— …Секрет заключен в той индукции смеха, которую вообще очень трудно как физическое явление объяснить. Это такая же физиологическая зараза, как зевок. Один журналист отправился на концерт некоего часто упоминаемого артиста моего жанра в качестве эксперимента, желая понять — почему, если это так пошло, плохо и безвкусно, отчего же корчится от смеха на экране зал, в чем загадка? Они купленные или это монтаж? И он смело признался потом в собственном открытии, что на самом деле он попал в атмосферу, когда смех как какая-то мистическая штука, как солнечный зайчик, продуцируется толпой, он очень заразен, он объединяет людей — и уже даже не все понимают повод, успевают его забыть, но готовность смеяться рождает инерцию смеха.

— Как у вас получается быть таким разнонаправленным? Цирк, литература, эстрада, театр, пение…
— Я думал об этом. Мне говорят: «Наверное, вам интересно все попробовать…» Ничего не из-за этого! Я думаю, что во мне нет просто презрения ни к тому, ни к другому, ни к третьему. Ошибки, на мой взгляд, случаются только тогда, когда человек эту привычку отделять одно от другого начинает считать аристократической. На самом деле она плебейская. Для аристократа нету никакой разницы ни между людьми, ни между видами искусства. Классический пример — тетушка и дядюшка Ростовы, которые с крепостными отплясывают «русскую», толстовский пример аристократизма. Всё, что рождает в тебе отклик, что годится для искусства — всё высоко. А там, где рождается презрение к чему-то, к простым стихам, к эпиграммам, карикатуре, шаржу, эстрадной юмореске, там возникает пошлость высокомерия.

— Последний вопрос. Вы за людьми любите наблюдать?
— Это самое интересное! Сесть у окна и смотреть на прохожих… Я совершенно не страдаю в пробках: я занимаюсь моим любимым делом, разглядываю людей. Конечно, не как биолог лягушек, ничего при этом себе не помечаю, мне очень нравится сам процесс — мне же не надо лапки им отделить. Я начинаю угадывать про них, представляю себе их день, соотношу себя с ними: а вдруг бы это мне выпало носить такое красное нелепое пальто или вдруг бы я оказался в командировке в этом городе и поэтому я такой небритый… Наблюдаю, конечно, с любовью, без нее вообще в профессии нечего делать. Я еще не видел ни одного актера, который победил бы на сцене, ненавидя зал. Никогда.

P.S. Что зрители, пришедшие в прошлую среду в драмтеатр на творческий вечер Ефима Шифрина, остались довольны — несомненно. Кажется, не разочаровал визит в Чернигов и артиста. По крайней мере, приятно было вскоре увидеть в его Живом дневнике свежую запись — об аистах на дороге из Киева в Чернигов. «Все встречные столбы были заняты их самостроем. Я никогда не видел такого количества счастливых пар».

Вера Едемская, еженедельник “Взгляд», №16 (150)

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.