Демоническая женщина 9 или Черная вдова Черного передела

 Я вышел из Спасо-Преображенского собора, одел кепку и пошел по тропинке в сторону Художественного музея.

На тропинке ведущей к цепям памятника Пушкину ходила старушка (не по цепи, а рядом) и собирала гербарий из ярко-желтых и красных листьев. Когда я подошел к ней поближе, я заметил, что ее одежда была, не просто старомодна, как у многих старушек, а как-то старомодна, на век. И эта черная шляпка, как у Крупской.

- А знаете, - неожиданно сказала она, когда я поравнялся с ней. – Я когда то училась в этой гимназии, по-моему, с 1865- го.
Я посмотрел на старушку, на здание школы и усмехнулся.

- Чему вы усмехнулись - спросила она меня.
- Вы не поверите, - сказал я ей. – Но я тоже, но только много позже, в 1982-м. А вы, наверное, учились вместе с Марией Зеньковецкой, в частном пансионе?

- Не в одной группе. Она была на три года старше, но мне нравились спектакли старшей группы, где она учувствовала. Раньше это называлось Гимназической площадью. Тут совершенно не было деревьев, а мальчишки с мужской гимназии все время дрались с учениками реального училища. А зимой когда становился Стрижень, бегали на кулачные бои с семинаристами. Мы с Колей Кибальчичем в Петербурге часто вспоминали эту площадь.

- Вы что серьезно?
- Анна Дмитриевна Долгорукова, - бабушка переложила букет желтых листьев в левую руку и решительно протянула мне правую, но не для поцелуя, а именно для рукопожатия. В манере Маргарет Тетчер.

- Княжна? – спросил я, осторожно пожимая старческую ладонь.

- Ну что вы, - бабушка неожиданно засмеялась грудным, но все еще звонким смехом. - Я родом с Репок. Скорее всего, мои прадеды были холопами Долгоруких, а потом прозвище прицепилось и мы стали носить княжескую фамилию. Мой отец был купцом второй гильдии, переехал из Городни управлять имением Лизогубов в Репки.

- Того самого Лизогуба?
- Да, мы с Дмитрием в детстве были очень близки. Ну, вы понимаете, юношеская первая любовь, - в глазах бабушки вспыхнули искорки. - Он только-только приехал из Франции, щеголь, красиво ухаживал, читал стихи.
Коля Лизогуб

Потом в соседнее село на каникулы приехал его друг, студент Киевского университета Костя Колоткевич, молодой красивый, завораживающе рассказывающий о несправедливости и самопожертвовании во имя будущего наших детей. И когда пришло время ему возвращаться на учебу, я уехала с ним.

Я жила у него, а он помог мне готовиться к поступлению в университет Святого Владимира. Там открыли курсы домашних учительниц.

- Сейчас он называется Киевский национальный университет Тараса Шевченко.
- Забавно, - кокетливо произнесла она. – Родители Дмитрия были знакомы с Тарасом Григорьевичем, он часто гостил у них.
- И что же было потом?
Бабушка остановилась и посмотреть на прыгающую к дереву белку.
- Потом вдруг появился Техник.

- Техник?
Степан Ширяев

- Да, такой тогда был псевдоним у Степана. Он работал на электрическую компанию в Лондоне, а потом примкнул к кружку Лаврова и уже как представитель этого кружка приехал в Россию. Конечно же я опять влюбилась, я была такая влюбчивая в те годы. Бросила университет, Костю, поругалась с родителями и поехала за Степаном в Петербург.

Он взял меня замуж и дал свою фамилию. Я стала Ширяева. Муж вел очень активную революционную деятельность, а я закончила сначала медицинские, а затем и фельдшерские курсы.

- На что же вы жили?
- Дмитрий Лизогуб, унаследовавший огромное состояние, регулярно снабжал нашу организацию деньгами, но, к сожалению, охранка быстро вышла на него.

Это вообще отдельная история и тогда была скрыта от нас. Позже я познакомилась с материалами этого дела, когда открыли архивы III Отделения.

Поскольку Дмитрию было запрещено выезжать в Черниговскую губернию, как поднадзорному, он проживал в Одессе, а его делами ведал наш общий товарищ детства спряпчий Дриго, получивший от Дмитрия генеральную доверенность на распоряжение его имуществом.

После ареста Дмитрия в Одессе, где он был обвинен «в предоставлении на революционные цели денежных средств, в намерении подготовки восстания крестьян, в сочувствии и в подготовке террористических актов», все поняли, что смертного приговора не избежать.

Мой муж поехал в Одессу, где получил от Дмитрия записку к Дриго, в которой просил срочно распродать все имущество и отдать вырученные деньги кружку.

Мой супруг, вместе с Михайловым, ездили в Чернигов, встречались с Дриго, еще не зная, что он уже работал на жандармское управление. Представляете? Охранка предложила Дриго сдать всю организацию в обмен на закрытые глаза при распоряжении имуществом Лизогуба.

На деньги ждавшего суда Дмитрия, Дриго купил имение Довжик на свое имя у старшего брата Лизогуба, стоившее 40 тысяч, при этом, не заплатив ни копейки.

- Как так?
- Дриго, как поверенный Дмитрия имел все документы, в том числе долговые векселя на старшего брата. Он отдал их ему в обмен на имение.
- Во сколько же оценивалось состояние Дмитрия?

- Муж говорил мне, что речь шла о нескольких миллионах, включая недвижимое имущество. Часть денег, около 50 тысяч, на взрывчатку, предназначенную для убийства царя, перевел через банк своего брата Марк Натансон.

Необходимо было продать все оставшееся имущество до суда, чтобы избежать конфискации, но Дриго упорствовал.
Дмитрий из одесской тюрьмы пугал его – « В противном случае, я сочту вас вероломно злоупотребившим моей дружбой и присвоившим чужую собственность, на которую вы не имели никакого права». Дриго сдал приехавшего за деньгами Михайлова полиции, тому чудом удалось избежать ареста.

Вон там, - бабушка указала на здание. – Была Почтовая площадь, где уговорились встретиться Дриго и Михайлов, но Михайлов заметил спрятанные в деревьях экипажи полиции и поспешил восвояси. Хоть он родом из Новгород-Северского, но совершенно не знал Чернигова, он потом рассказывал мне, как нанял извозчика-еврея и вбирался с ним из города. Я так хохотала.

- А что же Дмитрий Лизогуб?
- Дмитрия повесили в августе, в Одессе.

Но уже в ноябре мой муж взорвал поезд с Александром II. Его арестовали только в декабре.

Меня приютил молодой и пылкий студент- народоволец Коля Рысаков.

Коля Рысаков

Мы стали любовниками. Пылкость Коли понравилась народовольцем, тем более он сам вызвался 1 марта 1881 года бросить бомбу в карету Александра. Потом, уже будучи арестованным за это покушение, он страшно струсил и выдал всех товарищей нашего кружка, надеясь на снисходительность, но его не помиловали.

На следующий год полиция пришла ко мне с обыском и обнаружила старое фото Дмитрия Лизогуба, что послужило причиной моего ареста.

Меня допрашивали по делу 16-ти. Конечно они не нашли доказательств моей причастности к Народной воле, однако выслали меня под надзор в Уфу.

Там я узнала, что мой муж умер от туберкулёза в камере Алексеевского равелина. Только я одна не верила этой нелепой сплетне. Знаю точно, Степан покончил собой, в знак протеста против царской милости, даровавшей ему жизнь и против бесчеловечных условий содержания заключенных в царских тюрьмах.

Он был такой.

Оставшийся вдовой в неполных 24 года, после окончания моей ссылке мне ничего не оставалось делать, как приехать в семью брата моего покойного мужа Ивана, в Саратов.

- Вы знали брата мужа?

- Нет, муж не сильно любил его, за то, что тот не остался в революционном движении, променяв его на должность газетного репортера в местной газетенке. Его даже прозвали кролем репортеров. Я помню, шутила, что теперь буду на него покушаться. Но как он был похож на Степана!

Старушка тяжело вздохнула и закатила глаза.

- Наверное, наши чувства стали слишком заметны супруге Ивана Григорьевича, - продолжала она. - Она пожаловалась теще и та забрала меня к себе в деревню, работать сельской учительницей.

После вынужденной службы в армии к матери вернулся еще один брат моего покойного мужа Петр. Мы полюбили друг друга, и несмотря на запрет матери поженились уехав в Нижний Новгород.

К сожалению, мы прожили с Петей только года три. Сильный кашель, вызванный простудами от суровых якутских морозов, перешедший затем в туберкулез сгубил его.

Я оказалась в Казани, работала в Черном Переделе, группе образовавшейся после раскола Народной воли. Там я встретила Женю Дубровина, военного медика, за которого и вышла замуж уже третий раз.

Как не поносила нас судьба, мы с Женей никогда не жаловались.

Женя умер в Николаеве, от гнойного нефрита, где он служил заведующим санитарно-анатомической станции в 20-м.
После смерти Жени я приехала сюда, в Чернигов, мой родной город, с которым у меня связано столько теплых воспоминаний.

А вы знаете, - старушка улыбнулась. - Мне уже почти 70 лет.

- А вы выглядите бодро.

Бабушка взглянула на меня, кокетливо поправила выбившуюся из-под шляпки прядь седых волос.
- Чувствую, туго совсем стало, - проговорила она. - Да и одной тяжело. Пожалуй, поеду в Ленинград, в Детское Село, мне как члену Всесоюзного общества ссыльный политкаторжан и ссыльнопоселенцев, обещали место.

Она пошла по дорожке казалось бы совершенно забыв обо мне. Я стоял в недоумении и смотрел на удаляющуюся фигуру. Вдруг, она остановилась, обернулась, закрывая губы букетом сухих листьев и кивнула мне.

- Приятно было познакомиться, - услышал я ее голос, но ни чего не ответил.

Шоб долго не искать предыдущие демонические женщины содержатся тут -

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_5356.html

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_6855.html

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_6922.html

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_9275.html

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_10423.html

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_12557.html

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_12952.html

//www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_13419.html