Демоническая женщина

- А почему кацапы то?

- Кацапами их давно кличут в наших местах. Они все родом из Добрянки, там так повелось, что кацапы одни селились. Разбойники были, дебоширы страшные, ну пьяницы конечно. Да вы наверное слышали что они то в Белоцерковке в том году устроили?

- Нет не слыхал. А что там стряслось?

  - В конце лета 17 -го прибыли в Добрянку дезертиры и привезли вести, что мол так и так все теперь народное, а помещиков свергли и стало быть их добро пора делить между неимущими крестьянами. Горилки напились и в Белоцерковку громить усадьбу Комаровских поехали.  
А у них как на грех семейный праздник какой то был, у Комаровских-то этих. Так вот все родственники аккурат под это дело то и прибыли в усадьбу. Около тринадцати человек всего, говорят. Прям так и собрались чертовой дюжиной, будто бес всех попутал. Кацапы то добрянские залетают и давай всех подряд вилами да косами, дезертиры из винтовок палить. Такой разгром устроили. Всю семью перебили, детей не пощадили. Всех из усадьбы выволокли, половина еще жива была и давай прямо на них нужду справлять да кушанье панское при них же жрать. Просились эти панычи, чтоб мол Христа ради попить перед смертью дали, воды. А те мол нет, не дадим, сами мол подохните и так. Местные зная всю семью как добрых и порядочных людей даже не вступись за них. Да и что вступаться то если те пьяные да кровью распаленные. Пан то еще пробовал стрелять из пистолета, да что уж там. Там много этих разбойников было, рассказывали, пьяные все добра увезли на двадцати подводах. Сараи пожгли, постройки складские, конюшню, свинарник. Да все добро увезли. Дом не спалили. Дом хороший на высоком фундаменте, мезонин. Местные его потом дограбили. А семью всю порешили. Покойников потом местные в Чернигов тайно свезли в Елецкий монастырь я слыхал, для отпевания. Во какие это люди, не люди вовсе. Пощады от них не жди. Виш кони то комаровские йих, не то шо ваши.

- Да не кацапы, а старообрядцы. Там поселение старое старообрядцев было еще со времен Петра Великого. Вот их с тех пор все кацапами то и зовут.

- Да ты их хоть как зови, но убивцы они убивцы и есть. Это название народное. На всю жисть, его теперь только кровь смоет.

- Погодите, а не графа ли Комаровского это родственники?

- Вы какого Комаровского имеете ввиду: ....

- Да нет я про того, что связан с делом Марии Тарновской, ну помните этот грандиозный скандал? Все писали и говорили только о ней.

- Простите вы о старом графе. Застреленном в Италии говорите?

- Ну да, это была еще та история, почти по Достоевскому.

- Да принеприятнейшая история.

- Я не слышал. Расскажите Сережа, мне так интересно.

- Да неужто вы и не слушали о ней? Скандал то был Европейского масштаба. Заголовки на первой полосе «Процесс Марии Тарновской», «Демоническая женщина», иллюстрированные журналы с фотографиями. Я тогда с маман в Италии отдыхал, болел всю зиму вот меня маман на воды весною и повезла. А все гимназисты, мои сверстники, еще на учебе были и мне кроме как отслеживать результаты расследования делать больше было нечего. В то время разговоры всей домашних и знакомых маман, были только об этом. У меня альбом был с вырезками и фотографиями из тех журналов. Я даже хотел книгу про это написать.

- Это уж точно, делать нечего, сплетнями интересоваться.

- Встречал я как-то в Киеве эту Манюню Тарновскую. Скажу вам честно господа, она действительно женщина-вамп. Не зря ведь Северянин писал о ней «Змея, голубка, кошечка, романтик». Я право сам, господа чуть в ее сети не угодил. Прелестнейшее создание я вам скажу. Аристократка голубых кровей. Королевских кровей.

- Позвольте какие сплетни? Вы так еще и Достоевского сплетником обзовете. А он между прочим вот с таких уголовных хроник сюжеты для романов выбирал.

- Это каких же королей то кровь у этой барышни?

- У батеньки ее говаривали кровное родство с ирландскими Стюартами.

- Ух ты, эта те самые что и Мария Стюарт? Расскажите господа, я прошу вас. Вы так заинтриговали меня.

- Да ну право же это старая история все знают ее.

- Я читал что то в «Южной копейке», но сейчас даже и не вспомню подробности. Да и газетенка эта надо сказать еще та.

- Все сплетни с Бессарабки печатают.

- А вы Алексей Алексеевич разве не слышали эту историю.

- К сожалению нет, меня в то время заботили свои истории.

- Так что разве что рассказать, а господа?

- Валяйте.

- Расскажите, расскажите …

- А вы что молчите ………………………

- Да рассказывайте уже, далось вам мое мнение.

- Ну что ж, началась эта история как и в знаменитой пьесе Шекспира «Ромео и Джульета». Молодой киевский красавец, донжуан и сердцеед Василий Тарновский на одном из благотворительных губернских балов встретил 18-летнюю аристократку выпускницу Института благородных девиц графиню Марии Николаевну О'Рурк.

- Этак вы всю ночь будите рассказывать

- Да не мешайте вы ….. продолжайте ….. жуть как интересно.

- Я повторюсь господа, все сведения моего рассказа были почерпаны мною из зарубежной прессы, поэтому если вот например ……. Знал графиню лично, может он дополнил бы мой рассказ подробностями личности госпожи Тарновской.

- Да нет, не собираюсь я ничего рассказывать. Просто видел ее несколько раз. Да и вообще что вы ко мне пристали будто я убийца. Не должен я вам ничего рассказывать.

- Ну что ж продолжим. Так вот, нашего знаменитого мецената и коллекционера старожитнистей Василия Васильевича Тарновского сынок то же Василий после бурных похождений на всех любовных фронтах киевского гарнизона, наконец о попал в окружение. Ко времени встречи молодого повесы Васюка, как звали его родители, ему настолько надоели все эти веселые пирушки, что самому захотелось тихого и уютного семейного счастья. Для создания уютного семейного гнездышка выбрал Васюк не кого ни будь по проще, а самую что ни наесть аристократическую аристократку Киева и окрестностей очаровательную графиню О'Рурк. И как то вроде бы нечаянно молодые люди влюбились в друг друга.
Надобно сказать что батюшка Манюни, тогда еще О'Рурк, служил в аппарате генерал-губернатора, а матушка была дочерью самого генерал-губернатора, предводителя дворянства Киевской губернии и известного композитора-аматора Петра Селецкого. А ежели прибавить сюда и кровное родство со Стюартами, то вообще высоты заоблачные. Вот такие вот Монтекки проживали в городе Киеве. Касательно Каппулетти, то бишь Тарновских, то тут родство велось от какого то запорожского «войскового товарища», однако богатство было изрядным. Чего не скажешь о родовитых аристократах О'Рурк.
И как и положено в трагедии родители отказались благословлять счастие детей из за социальных предрассудков: богатый, но гордый Василий Васильевич Тарновский просто презирал холеного, но не совсем зажиточного графа Николая Морицевича. А граф в свою очередь был противник столь низкого падения кровной связи аристократа с казачеством. При таком сопротивлении ни какая атака не удалась бы.
Однако выход все же нашелся. Заручившись поддержкой своей бабушки Васюк просто похищает свою невесту и везет ее, в какое то село под Киевом, где в присутствии всего местного бомонда венчается с ней тайно и без родительского благословения.

- Грех это, без родительского слова. От того и история трагическая.

- Молодежь распутная стала, вот и революции всякие устраивать начали. Ежели б батька батогами на конюшне отходил бы пару раз, так другый раз бы и не робив бы дурниць.

- Оно то может конечно и так, да вот только где же мое личное мнение? Неужели же мне всю жизнь свою про каждый свой поступок у родителей спрашивать? Я же человек. Я решаю что и как мне делать, что нет. И за ошибки свои сам готов отвечать. А то привыкли все у кого то спрашивать да бояться.

- Хорош тут свой социализм проводить, сыт им уже по горло.

- А я не про социализм, а про свободу выбора. Человек не должен быть рабом классовых предрассудков, для этого мы классы и упразднили.

- Ага, знаем мы как вы их упраздняли, гуманисты-социалисты.

- Да хватит вам. Опять завелись. Дальше рассказывай, уж лучше тебя слушать чем эти политические дебаты.

- Так вот, обвенчавшись в церкви молодые сразу же стали кумирами всей Киевской молодежи и примером для подражания. Поставленные перед фактом родители смерились с неизбежностью и приняли их брак, смерившись и благословив. Старый Тарновский отдал в распоряжение счастливых молодоженов имения в Качановке и Отраде где то в Полтавской губернии. Однако прогрессивная молодежь была чужда праздной лености помещичьего счастья воспетого Иваном Олександровичем Гончаровым в бессмертном произведении «Обломов» и бывала в своих дворянских гнездах редко. Разве что как у Льва Николаевича в «Войне и мир», Когда граф Андрей Балконский отправлял свою жену Лизу в деревню для рождения детей. В двадцать лет Манюня Тарновская родила сынишку, которого не мудрствуя лукаво то же назвали Васенькой, а еще два года спустя девочку Татьяну, ну конечно в честь Пушкинской Лариной.
Молодые супруги-революционеры сделались кумирами праздно веселящейся публики. В своем Киевском доме они устраивали шикарные приемы и кутежи, на которых собиралась прогрессивная молодежь без всякого надзора старших. Они устраивали вылазки в театр, варьете на ипподром, выезжали на пикники, то есть вели расточительный и праздный образ жизни.

Не знаю это ли или щедрые пожертвования старого мецената Василия Васильевича Тарновского, привели в конце концов к тому, что средства доселе щедро поступавшие из Качановки, стали приходить реже и гораздо скуднее. Однако привыкшая к беззаботному образу жизни Манюня Тарновская не желала смиряться с действительностью, и что самое трагическое, не желала менять свой образ жизни.
 Начались первые ссоры, сцены свидетелями которых являлись многочисленные почитатели семьи. Первой ласточной будущей трагедии стало самоубийство шурина Манюни Петра Тарновского, шурина молодой барышни.

По газетным свидетельствам, Петр оказался просто захваченным крепким неводом любви, коим просто профессионально начала пользоваться Тарновская для выманивания средств у безнадежно влюбленных поклонников. Так некоторые бульварные газеты утверждали, что Манюня просто спровоцировала самоубийство с целью получения наследства покойного брата своим мужем. Потом умерла бабушка Васюка, а чуть позже и сам старик Тарновский. Дела по наследству затянулись в правовых неразберихах и средств по прежнему не хватало.

Васюк скрывал свои недовольства поведением жены в бутылке и все чаще искал любовные утехи на стороне. Бесконечные любовные похождения и кутежи продолжались и за границей куда чета для соблюдения приличий отправлялась всегда вместе. Дом Тарновских в Киеве превратился в вертеп с бесстыдными оргиями богемной молодежи. Некоторые приличные дома отказали графине в приеме.

Вскоре опять прозвучали выстрелы. Вроде бы в пятом году, сейчас не помню, вернувшись внезапно домой Васюк как обычно застал свою Манюню в объятьях очередного ухажера, но накопленное раздражение и нагло прилюдно попранное чувство собственного достоинства… А может просто его рога мешали ему входить в просторный зал собственной спальни. Ну не знаю. Но в тот вечер Васюк в приступе неконтролируемой ревности достал револьвер и выстрелил в любовника жены.

Не знаю рассчитывала ли Манюня, в случае осуждения супруга обрести наконец свободу и поправить капитал или это происшествие произошло случайно, однако присяжные оправдали Васюка, проявив видимо мужскую солидарность. А раненый ревнивым мужем любовник вскорости умер в Крыму, где лечился от ранения в объятиях поспешившей к нему Марии Тарновской.
 Примерно в это же время в трактире «Версаль» на углу Нестеровской и Фундуклеевской пустил себе пулю в лоб некий Владимир Шталь. При расследовании этого происшествия Мария Тарновская обнародовала письмо составленное покойным и отданное эй. В письме этом влюбленный юноша обязался служить своей возлюбленной и клялся выполнить любое ее поручение, какое только она не пожелает. Не правда ли господа, напоминает контракт Северина из повести Леопольда Фон Захер-Мазоха «Венера в мехах»?

Скандалы связанные с именем Марии Тарновской быстро овладели публикой. В Киеве не осталось пожалуй ни одного мало-мальски богатого жителя не пользовавшегося благосклонностью госпожи Тарновской. Ходили слухи, что Манюня даже заказы оплачивала «натурой».

- А вот это уже, извините, гнусная ложь.
- А откуда же вам знать
- Вы же говорили, что были знакомы с Тарновской, так расскажите в какой из описанных выше периодов жизни вам представилась эта возможность?
- Я еще раз повторяю, я вам ничего не обязан рассказывать. Я не желаю. Не вашего ума дело. Но вот за такие гнусные предположения, между прочим некоторые тогда и поплатились жизнью.
- Ба, голубчик да вы мне угрожаете?
- Ну конечно, сейчас еще стреляться надумают. В этом то вся и беда, что врага вы господа, друг в друге видите. Вот и проворонили державу.
- Вы так говорите, что создается впечатление, что революция это конец всему. А вы не пробовали подумать, хотя бы для разнообразия, что революция это может и начала. Начало чего то светлого, нового, чистого…

- Вона ваша революция то с ружжамы, та рэвольверамы горилку глушить, да чекае, колы мы заснемо, так воны нам красного петуха тай пидбросять. От тода и свитлише станэ.
- Да ладно вам дайте послушать.
- Действительно, если вам не нравится можете идти покараулить, смените Волкова.
- Я и так его меняю. Но еще рано.
- Ну раз рано так не мешайте остальным слушать. Продолжайте,

 - Васюк начал бракоразводный процесс, но Манюня то же не сидела сложа руки. Как то давно за границей она познакомилась с милейшим человеком, модным московским адвокатом Донатом Прилуковым и на его беду доверила ему ведение бракоразводного процесса. Естественно господин Прилуков тут же поспешил влюбиться в Тарновскую, бросил семью и сбежал с ней за границу. Он боролся, брал себя в руки, уезжал в деревню, говорят даже пытался отравиться, но стрелы Купидано не вытащить словно занозу. Безумная страсть господина адвоката не только распространилось на несчастной семье, он еще прихватил 80 тысяч рублей денег одолженных у клиентов, которые быстро растаяли едва попав в очаровательные ручки Марии Тарновской.
Донат Прилуков был достаточно смышленым человеком, вопреки тому, что заразился этой демонической женщиной, он прекрасно понимал, что без средств, он не будет так интересен Манюне. И вот не без живейшего участия Марии Тарновской любовники составляют сей роковой план.
Среди курортных поклонников и обожателей прелестницы значился некий подъесаул Уссурийского казачьего полка, граф Павел Ефграфович Комаровский, герой русско-японской войны. Но как вы понимаете графский титул ничего не значил для Марии Тарновской, все решали деньги. Недавно овдовевший граф по настоянию Тарновской в знак любви, страхует свою жизнь на 500 тысяч франков в ее пользу. Наивный и полный романтики и сантиментов граф попросту подписал себе смертный приговор.

Донат Прилуков, как опытный юрист, обещал что дело выгорит без лишних хлопот если делать его чужими руками, неким третьим лицом. А поскольку безумно влюбленных в Тарновскую было очень много, оставалось только выбрать исполнителя. Таким вот палачом решено было выставить молодого секретаря кацелярии Орловского губернатора Николая Наумова. Этого самого Наумова Манюне представил сам Комаровский как своего друга, еще в 1907 году и последний как и все просто и без затей влюбился в молодую женщину. Будучи человеком весьма нервным и холерическим, так же склонный к алкоголю, Николай Наумов быстро попался в сети. Тарновская клялась в любви к нему, почти месяц они проводили время наслаждаясь друг другом. Счастью молодого повесы не было границ, но тут, простите за каламбур, господа, из за границы, приходит телеграмма от якобы Комаровского, полная мерзких намеков и хамства в адрес Манюни. Телеграммы эту послал Донат Прилуков, как они и условились накануне с Тарновской.

Естественно, молодой Наумов совершенно потерявший разум от наслаждений узнав о содержании телеграммы, вспыхивает ненавистью, а узнав от Тарновской, что граф давно преследует его даму сердца и требует выйти за него замуж, просто грозит убить обидчика. Подстрекаемый Манюней он спешит в Венецию с единственной целью – убить соперника и навсегда соединиться с своей очаровательницей.

Донат Прилуков, тем временем, осведомленный о намерениях ревнивца, нанимает двух сыщиков с целью взять преступника на месте преступления и устраивает засаду у дома графа.

 И вот, господа, 4 сентября 1907 года сей тип, Николай Наумов, является на квартиру Комаровского.
Искренне обрадованный появлением друга, граф спешит ему навстречу с раскрытыми объятьями. И тут Наумов просто и упор насколько раз стреляет в друга.
Тут то начинается настоящая достоевщина, господа. Раненого графа отбрасывает к стене. Непонимающий ничего Комаровский спрашивает у Наумова, что же вы делаете, за что убиваете меня. На что Наумов уже несколько успокоившись, просто произносит – «Теперь вы не сможете жениться на Тарновской!». Убийца садится рядом с жертвой и они вдвоем заливаясь слезами, успокаивают друг друга. Прибежавшая на шум прислуга видит такое зрелище и решает, что хозяин стрелял в себя, а прибывший друг его пытается остановить кровотечение и успокоить раненого.
Ожидающий быстрого бегства убийцы Донат Прилуков с сыщиками решает, что преступника взяли с поличным прямо в доме и сняв засаду спокойно уходит.
Тем временем пришедший в себя Наумов, встает и беспрепятственно покидает дом Комаровского еще до прихода полиции. Он преспокойно садится в поезд и уезжает из Венеции. Однако уже в Вероне его арестовывают и сопровождают в полицейский участок для допроса. Это господа не российская расхлябанность, там работают четко.

Раненого графа помещают в госпиталь, раны его тяжелы и доктора обещаю его спасти. Но выздоровлению его, как это не странно звучит воспрепятствовал дотошный и принципиальный судебный следователь Педрацци. Многочасовые допросы тяжелораненого графа проводимые рьяным следователем таки доконали Комаровского. Граф скончался четыре дня спустя.

Однако стоившие жизни допросы графа и показания Прилукова сводили следствие к единой версии убийства – в стадии аффекта на почве ревности. Оставалось только допросить главного свидетеля – саму госпожу Тарновскую, но она пропала.
Вскоре ее арестовали вместе с Прилуковым в Вене где они пытались получить деньги по страховке Комаровского. И вот только когда Наумов узнал о материальной заинтересованности Манюни, как то все кубики сложились у него в голове в стройную картинку преступления, в которой его роли отводилось самое плохое место. Он рассказал о своей связи с Тарновской уже под другим углом, осознавая мотивы тех или иных ее поступков. Понимая как легко и фривольно крутила им Манюня добиваясь своего и его огромная любовь к ней постепенно превращалась в такую же огромную ненависть.
Что бы расплести сей замысловатый клубок дотошному следователю Педрацци понадобилось два года. И только весной 1910 года состоялся суд. Я лично был на суде на нескольких заседаниях. На скамье подсудимых оказались Николай Наумов, Донат Прилуков, Манюня Тарновская и ее камеристка, швейцарка Элиза Перье. Надобно рассказать об этой Элизе отдельно, еще та была штучка, ну да ладно как нибудь в другой раз. Скажу только что Элиза эта, знала все, что затевала Манюня и всячески способствовала этой кровавой развязке.

 Что творилось в Венеции , господа, те дни. Все просто забыли о девятой Биеннале когда начался процесс над angelo nero («Черный ангeл»), как называли Манюню местные корреспонденты. Меня совершенно не волновал ни Климт, ни Ренуар, я просто заболел процессом. В зале суда просто не было свободных мест. Вся Венеция была там. Я собственными глазами видел маркизу Луизу Казати, поэта Д'Аннунцио, академика архитектуры Алексея Викторовича Щусева, автора русского павильона, художника Рубцова, мельком возле здания суда видел Игоря Федоровича Стравинского.
 - У меня был приятель, художник. Так вот однажды он вместе с князем Павлом Петровичем Трубецким имели честь быть представленными маркизе Казати. Это было намного позже, в Париже. Эта чудачка посадила за стол свою точную копию из воска, одетую точно так же как и она. А о ее глазах он вообще мог говорить часами. Их блеск напоминал ему солнечных зайчиков. Вообразите слезящиеся от кокаина и расширенные каплями белладонны зрачки, глаза подводила жирно на египетский манер черным углем и наклеивала пятисантиметровые ресницы. Могу себе вообразить этакое зрелище.

- Да, маркиза сделала в Венеции покупку века – она купила недостроенное плаццо дожев, дворец Веньеров на Большом канале. Господа вы бы видели ее гондолу. Таких умопомрачительных нарядов. Какие надевала маркиза, я больше не видел в своей жизни. Она брала к себе в лодку гепардов и настоящего удава, вы представляете, господа.

- Так вот мой приятель рассказывал, что на одной из своих французских вилл эта самая маркиза Казати устроила карнавал…
- Да хватит вам про ваших маркиз-профурсеток. Их время ушло.
- Ну не мешайте раз вам не интересно, идите вон в дом и спите. Сережа, прошу вас расскажите же чем все кончилось.

- Да уж то и рассказывать то уже особо нечего. Ну да ладно. Тюрьма, где содержалась Тарновская располагалась на острове Джиудеко, Иудейском по нашему, обращенного к морю. Раньше там проживали венецианские евреи, до заселения их в гетто. Помните Шейлока из «Веницианского купца»? Так вот, господа, Марию Тарновскую доставляли в тюрьму в специально изготовленной тюремной гондоле в сопровождении монахини и не менее десятка карабинеров через канал Дела Джуидеко. Охрану в тюрьме меняли ежедневно. Ходили слухи, что ни один карабинер не выдерживал и суток, что бы не влюбиться без памяти в эту красавицу. Но вот если с охраной было как о решено, то с присяжными оказалось гораздо сложнее, их то менять не разрешалось.

Сама же Мария Тарновская ломала комедию, притворялась униженной и обманутой женщиной, пускала на присяжных такие трогательные взгляды, от которых холодело внутри. Мне тогда она казалась то Медузой Горгоной, одним только взглядом превращающей мужчин в камень, то сладкоголосой сиреной, от пения которой сходили с ума древнегреческие мореплаватели. А я воображая себя то Одиссеем слушающим смертельные звуки ее голоса, то Персеем, стоически боровшимся с искушением симпатизировать ее красоте. В полной мере пытался противостоять брошенным вызовам, я неистово бросался на заседания и торопил мать и тетку. Но, к сожалению, мои намерения были превратно истолкованы домашними и меня больше не брали на суд.

Все засмеялись.
- Так что же сталось с Марией Тарновской?
- Ее все же осудили. На восемь лет соляных промыслов в Италии. Такая мягкая кара на мой взгляд могла объясняться только лишь симпатиями присяжных и судей. В итоге ей не вменили убийство, а признали его лишь как покушение, посчитав, что смерть Комаровского наступила в результате неудачного лечения. Оправдали одну Перье. Вот такая вот, господа, история.