Клуб одиноких сердец
Утро выходного дня начиналось с большого протяжного и леденяще-холодного глотка пива, которое к тому же, больно кольнуло газами, так что брызнули слёзы, и на опухшем лице наконец-то появилась блаженная улыбка.
Этому приему научил меня один приятель. Он никогда не ходит на пьянки, не позаботившись заранее о завтрашнем утре.
Было уже далеко не утро и из-за угла дома на балкон начала наползать жуткая жара. Закуривая первую сигарету, вспомнился Риддик, спасающийся от убийственного солнца на пустынной (одинокой) планете.
Вспомнил, что буквально на днях читал Хроники Раздолбая Санаева, где главный герой постоянно разговаривает с Богом внутри себя, спрашивая его о каких-то своих экзистенциальных проблемах. Попытка поговорить с Богом внутри себя у меня не получилась, подумал, что он, наверное, еще спал отвернувшись от меня на другой бок или вовсе оставил меня обидевшись на меня вчерашнего.
Я тоскливо посмотрел на душ (символизм божественного намека я понял потом) и понял, что он не даст нужного эффекта, для такого состояния нужен более радикальный метод. Например, река.
И я начал искать плавки.
Плавки не находились. Раздражение на себя вчерашнего мной сегодняшним достигло пика. Не находя себе места, одел шорты и решил идти на озеро, где можно поплавать без плавок.
Зарядил планшет до слез печальными мелодиями Руфуса Уайнрайта (импонирует его либертарианство, но жутко раздражает, что он педик, но, уж больно хорошо поет, зараза) и вышел из квартиры.
Включил музычку и только сувать наушники в уши, слышу из-за двери этажом ниже доносятся слабые крики и стоны. Я прислушался.
- Помогите, - кричала за дверью одинокая бабушка-соседка.
Я решительно позвонил в дверь.
- Да, не звоните, - кричала она. – Выбивайте двери. Я умираю.
Я решительно двинул плечом в дверь. С дверью ни чего не произошло, но бабушка услышав, что ее услышали начала причитать еще сильнее.
Я начал звонить в соседские квартиры. Не коротким, а тревожно протяженным звонком, таким как звонили в детстве почтальоны, приносящие телеграммы или когда приезжает аварийная горгаза.
Вышел одиноко живущий сосед в одних спортивных трусах и на ходу запахивая халат, пенсионерка, Мария Петровна.
- Что с вами, - встревожено спросила Мария Петровна, подходя к двери.
- Я вся в крови, - кричала бабушка.- Я умираю.
Одинокий сосед двинул плечом в дверь с тем же успехом, что и я и начал звонить своему здоровому другу, бывшему десантнику из соседнего подъезда.
- Быстрее, - кричала бабушка за дверью. – Я истекаю кровью.
- Вызывайте скорую, - сказал я и побежал домой за топором и долотом.
Я вставил долото в замок и двинул по рукоятке топором. Замок начал входить во внутрь. Когда дверь приоткрылась, я опять двинул плечом, но советский замок ни хотел впускать не известно кого, тем более без знака качества.
Одинокий сосед сильно ударил ногой в замок, и дверь с треском распахнулась, роняя винтики и щепки от косяка двери на пол.
В открытой настежь двери в ванную комнату, на кафельном полу, вся в крови лежала бабушка и стонала под грохот воды из душа. Сосед побежал к себе блевать, а мы с Марией Петровной ринулись к бабушке.
Не то что бы я был безразличен к виду крови или не брезгливо относился к неприятным метаморфозам увеченного тела, но в стрессовой ситуации, как то не до этого.
Я уже давно заметил, что неприятный мандраж в коленях, порывистое дыхание и сбивчивый голос приходят потом, когда уже все страшное закончилось и можно спокойно рассказывать, что на самом деле произошло. А когда нужно действовать быстро и решительно включается какое-то альтернативное сознание, которое напрочь блокирует все мешающие выполнению срочной задачи мысли и заставляет организм выполнять невозможное.
Впрочем, рана на шее была не серьезной, голова разбита не сильно. Но пока мы это выясняли и заливали перекисью видимые ранения, приехала скорая.
На шум вышла еще одна соседка, спросила что случилось. Я вышел перепачканный кровью сказал, что по всей видимости бабушка мылась и упала. Соседка умоляюще поглядела на меня и сказав, что она не переносит вида крови, ретировалась.
Бабушку общими усилиями усадили на диван. Врачи констатировали, что страшного ни чего нет, переломов нет, рана на голове не сильная, зашивать не нужно.
-Нужно позвонить ее дочке, - сказала Мария Петровна. – Или ее внучке.
- Конечно, - сказала врач. – С бабушкой кто-то должен остаться.
Марья Петровна ушла к себе за телефоном.
-Сколько вам лет, - спросила медсестра заполняющая бланки.
- Девяносто два, - жалобно ответила бабушка. – Только не звоните маме, она очень расстроится.
Прибывшие на скорой медики переглянулись между собой и посмотрели на Марью Петровну, наверное, пытаясь выяснить ее возраст на глаз. Сосед улыбаясь возился с замком.
- Это она имеет ввиду маме внучке, - уточнила Марья Петровна.
Я с трудом сдерживал улыбку, на меня из старого серванта устрашающе глядел Герой Советского Союза товарищ Сталин, чей портрет был раза в четыре больше фотокарточки покойного супруга бабушки.
Бабушке укололи успокаивающее, обезболивающее и начали мерить давление.
- 140 на 80, - констатировала врач и опять загадочно переглянулась с медсестрой. – Хоть сейчас в космос.
Я стыдливо опустил голову и подумал, что бабушка реально могла туда улететь, если бы я начал принимать душ.
- Марья Петровна, а внучка симпатичная, - спросил я специально громко, чтобы мог слышать возившийся в дверях сосед.
- Симпатичная и одинокая, - улыбаясь сказала Марья Петровна.
Когда пришла перепуганная внучка (симпатичная женщина лет сорока), я попросил ее оставить свой телефон на всякий случай одинокому соседу, чья квартира находилась с квартирой бабушки, вздохнул и обреченно пошел принимать душ.
А после душа мне звонит и плачет знакомая одинокая женщина. Я говорю, что, мол случилось. А она рассказывает, что как-то давно жила с одним одиноким мужчиной, долго жила, почти столько, сколько сейчас даже семьи не все живут. Но так случилось, что одинокий мужчина замуж одинокую женщину брать не захотел, не знаю уж из каких соображений, меркантильных ли или психологических. Не в этом дело.
И вот в итоге этот одинокий мужчина, так ни разу не создав семьи, растеряв к своим пятидесяти с хвостиком всех родных, близких, знакомых, попал (надо сказать чудом) в больницу с инсультом. И единственным человеком, телефон которого он помнил и была эта самая знакомая женщина, которая не раздумывая, бросилась ему на помощь, вовсе не рассчитывая уже ни на что.
- Тогда зачем, - спросил я. – Жалко же. Он же человек.
Я задумался и начал считать.
В нашей четырехэтажной хрущевке 32 квартиры, три из них переоборудованы под магазины, в двух ни кто не живет после смерти одиноких стариков, итого 14 квартир.
В этих 14 квартирах живет 5 совершенно одиноких людей и еще 3 одинокие женщины различного возраста с детьми (считают ли они себя одинокими, надобно спрашивать у них). При этом из 5 совершенно одиноких людей, одиночеством не тяготится 4 (знаю это наверняка, так как мы иногда обмениваемся рецептами, в том числе и преимуществами одинокой жизни).
А я подумал, что человек до конца никогда не бывает одиноким, потому, что есть Бог.
И еще я подумал, что одинокие люди, наверное, живут надеждой, но на что у меня никак не получалось придумать.
Этому приему научил меня один приятель. Он никогда не ходит на пьянки, не позаботившись заранее о завтрашнем утре.
Было уже далеко не утро и из-за угла дома на балкон начала наползать жуткая жара. Закуривая первую сигарету, вспомнился Риддик, спасающийся от убийственного солнца на пустынной (одинокой) планете.
Вспомнил, что буквально на днях читал Хроники Раздолбая Санаева, где главный герой постоянно разговаривает с Богом внутри себя, спрашивая его о каких-то своих экзистенциальных проблемах. Попытка поговорить с Богом внутри себя у меня не получилась, подумал, что он, наверное, еще спал отвернувшись от меня на другой бок или вовсе оставил меня обидевшись на меня вчерашнего.
Я тоскливо посмотрел на душ (символизм божественного намека я понял потом) и понял, что он не даст нужного эффекта, для такого состояния нужен более радикальный метод. Например, река.
И я начал искать плавки.
Плавки не находились. Раздражение на себя вчерашнего мной сегодняшним достигло пика. Не находя себе места, одел шорты и решил идти на озеро, где можно поплавать без плавок.
Зарядил планшет до слез печальными мелодиями Руфуса Уайнрайта (импонирует его либертарианство, но жутко раздражает, что он педик, но, уж больно хорошо поет, зараза) и вышел из квартиры.
Включил музычку и только сувать наушники в уши, слышу из-за двери этажом ниже доносятся слабые крики и стоны. Я прислушался.
- Помогите, - кричала за дверью одинокая бабушка-соседка.
Я решительно позвонил в дверь.
- Да, не звоните, - кричала она. – Выбивайте двери. Я умираю.
Я решительно двинул плечом в дверь. С дверью ни чего не произошло, но бабушка услышав, что ее услышали начала причитать еще сильнее.
Я начал звонить в соседские квартиры. Не коротким, а тревожно протяженным звонком, таким как звонили в детстве почтальоны, приносящие телеграммы или когда приезжает аварийная горгаза.
Вышел одиноко живущий сосед в одних спортивных трусах и на ходу запахивая халат, пенсионерка, Мария Петровна.
- Что с вами, - встревожено спросила Мария Петровна, подходя к двери.
- Я вся в крови, - кричала бабушка.- Я умираю.
Одинокий сосед двинул плечом в дверь с тем же успехом, что и я и начал звонить своему здоровому другу, бывшему десантнику из соседнего подъезда.
- Быстрее, - кричала бабушка за дверью. – Я истекаю кровью.
- Вызывайте скорую, - сказал я и побежал домой за топором и долотом.
Я вставил долото в замок и двинул по рукоятке топором. Замок начал входить во внутрь. Когда дверь приоткрылась, я опять двинул плечом, но советский замок ни хотел впускать не известно кого, тем более без знака качества.
Одинокий сосед сильно ударил ногой в замок, и дверь с треском распахнулась, роняя винтики и щепки от косяка двери на пол.
В открытой настежь двери в ванную комнату, на кафельном полу, вся в крови лежала бабушка и стонала под грохот воды из душа. Сосед побежал к себе блевать, а мы с Марией Петровной ринулись к бабушке.
Не то что бы я был безразличен к виду крови или не брезгливо относился к неприятным метаморфозам увеченного тела, но в стрессовой ситуации, как то не до этого.
Я уже давно заметил, что неприятный мандраж в коленях, порывистое дыхание и сбивчивый голос приходят потом, когда уже все страшное закончилось и можно спокойно рассказывать, что на самом деле произошло. А когда нужно действовать быстро и решительно включается какое-то альтернативное сознание, которое напрочь блокирует все мешающие выполнению срочной задачи мысли и заставляет организм выполнять невозможное.
Впрочем, рана на шее была не серьезной, голова разбита не сильно. Но пока мы это выясняли и заливали перекисью видимые ранения, приехала скорая.
На шум вышла еще одна соседка, спросила что случилось. Я вышел перепачканный кровью сказал, что по всей видимости бабушка мылась и упала. Соседка умоляюще поглядела на меня и сказав, что она не переносит вида крови, ретировалась.
Бабушку общими усилиями усадили на диван. Врачи констатировали, что страшного ни чего нет, переломов нет, рана на голове не сильная, зашивать не нужно.
-Нужно позвонить ее дочке, - сказала Мария Петровна. – Или ее внучке.
- Конечно, - сказала врач. – С бабушкой кто-то должен остаться.
Марья Петровна ушла к себе за телефоном.
-Сколько вам лет, - спросила медсестра заполняющая бланки.
- Девяносто два, - жалобно ответила бабушка. – Только не звоните маме, она очень расстроится.
Прибывшие на скорой медики переглянулись между собой и посмотрели на Марью Петровну, наверное, пытаясь выяснить ее возраст на глаз. Сосед улыбаясь возился с замком.
- Это она имеет ввиду маме внучке, - уточнила Марья Петровна.
Я с трудом сдерживал улыбку, на меня из старого серванта устрашающе глядел Герой Советского Союза товарищ Сталин, чей портрет был раза в четыре больше фотокарточки покойного супруга бабушки.
Бабушке укололи успокаивающее, обезболивающее и начали мерить давление.
- 140 на 80, - констатировала врач и опять загадочно переглянулась с медсестрой. – Хоть сейчас в космос.
Я стыдливо опустил голову и подумал, что бабушка реально могла туда улететь, если бы я начал принимать душ.
- Марья Петровна, а внучка симпатичная, - спросил я специально громко, чтобы мог слышать возившийся в дверях сосед.
- Симпатичная и одинокая, - улыбаясь сказала Марья Петровна.
Когда пришла перепуганная внучка (симпатичная женщина лет сорока), я попросил ее оставить свой телефон на всякий случай одинокому соседу, чья квартира находилась с квартирой бабушки, вздохнул и обреченно пошел принимать душ.
А после душа мне звонит и плачет знакомая одинокая женщина. Я говорю, что, мол случилось. А она рассказывает, что как-то давно жила с одним одиноким мужчиной, долго жила, почти столько, сколько сейчас даже семьи не все живут. Но так случилось, что одинокий мужчина замуж одинокую женщину брать не захотел, не знаю уж из каких соображений, меркантильных ли или психологических. Не в этом дело.
И вот в итоге этот одинокий мужчина, так ни разу не создав семьи, растеряв к своим пятидесяти с хвостиком всех родных, близких, знакомых, попал (надо сказать чудом) в больницу с инсультом. И единственным человеком, телефон которого он помнил и была эта самая знакомая женщина, которая не раздумывая, бросилась ему на помощь, вовсе не рассчитывая уже ни на что.
- Тогда зачем, - спросил я. – Жалко же. Он же человек.
Я задумался и начал считать.
В нашей четырехэтажной хрущевке 32 квартиры, три из них переоборудованы под магазины, в двух ни кто не живет после смерти одиноких стариков, итого 14 квартир.
В этих 14 квартирах живет 5 совершенно одиноких людей и еще 3 одинокие женщины различного возраста с детьми (считают ли они себя одинокими, надобно спрашивать у них). При этом из 5 совершенно одиноких людей, одиночеством не тяготится 4 (знаю это наверняка, так как мы иногда обмениваемся рецептами, в том числе и преимуществами одинокой жизни).
А я подумал, что человек до конца никогда не бывает одиноким, потому, что есть Бог.
И еще я подумал, что одинокие люди, наверное, живут надеждой, но на что у меня никак не получалось придумать.
Добавить в:
