Эвакуированную из чернобыльской зоны до сих пор не обеспечили жильем

Почему-то о них вспоминают лишь накануне и в день годовщины той страшной трагедии. О тех, кто тогда потерял работу и дом. О тех, от кого еще так долго шарахались окружающие, будто на них стояло клеймо: «Зараженные радиацией». О выселенных из чернобыльской зоны. Но даже если и вспоминают, то могут !разве что картинно пожалеть. А кто интересуется, как они устроились после эвакуации и как живут сегодня?..

В Припять

Елене Зекуновой из Жукли Корюковского района в этом году исполнилось 45, и она смогла выйти на пенсию. Вот такая льгота (лучше бы ее не было!) женщине-чернобыльцу. А вот жилья, которое также гарантировалось ей как эвакуированной из чернобыльской зоны, за 24 года Елена Александровна так и не дождалась.
— Сколько ходила, обивала пороги с просьбой) дать мне жилье взамен вынужденно брошенного. Но наши «районные мужи» мне отвечали: «Мы тебя туда не посылали».

В Припять Елену Кучму (это ее девичья фамилия) действительно никто не посылал. Но, как гласит пословица, рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Город энергетиков привлекал молодую студентку Черниговского кооперативного техникума своими перспективами. Он быстро рос, развивался, для молодежи там была и работа, и жилье. К тому же в Припяти жила сестра Елены, Валентина, муж которой работал на Чернобыльской атомной станции. И в 1984 году по окончании техникума Елена поехала не в родную Жуклю, а в Припять. Устроилась продавцом в магазин «Радуга» и поселилась на улице Героев Сталинграда в той же девятиэтажке, где жила и сестра с семьей.
Проработала в магазине ровно два года и месяц. Но вдруг — авария...

Тот день

— Это была суббота. Наш магазин в будни работал с одиннадцати, а в выходные — с восьми. В то утро открывать его должна была я. В полвосьмого вышла на работу, — Елена Александровна только начала рассказывать о 26 апреля, а ее голос уже задрожал, по телу побежали мурашки. - Город еще спал. Иду я по центральной улице, а навстречу — колонна милиционеров. «Что могло случиться, что вызвали столько милиции? Может, какие-то учения? Но так рано... Да и почему в городе?..» — мысли молниеносно пробегали одна за другой. Я так испугалась, даже мурашки по телу побежали, как вот сейчас. Мы с милиционерами разминулись. Я открыла магазин. На работу стали сходиться сотрудницы. Никто из них тоже еще ничего не знал. Все было как обычно. А тут пришла наша техработница и плачет.
— Тетя Мария, что случилось?
— Ой, девчата, на станции какая- то авария! — она никакие могла успокоиться, потому что ее сын, который работал на атомной, не вернулся с ночной смены.

Начался рабочий день. Покупатели, заходившие в «Радугу», говорили, что на станцию несутся пожарные машины. Кто-то обмолвился, что в городе радиация.
— Кто тогда знал, что такое та радиация? Ближе к полудню по городу стали носиться «скорые» (наш магазин стоял на центральной улице, и от атомной станции до больницы дорога мимо нашего магазина). Боже, да что же там такое? После обеда в магазин зашла моя сестра с детьми (тогда им было 6, 4 и 1 год). Хоть ее Николай и работал на станции, на II энергоблоке, но и она ничего не знала. Я говорю: «Валя, не знаю, что такое радиация, но веди детей домой». Они ушли.

Вижу — дорогу стали поливать каким-то веществом, будто пеной. Дверь в магазин была открыта, потому что в тот день было очень жарко, и пена заливалась к нам внутрь. Мы стояли в ней по щиколотки. Поняли: это серьезно. Но ни по радио, ни по телевидению ничего не сообщали. Транспорт стоял. Кто жил в близлежащих селах, в конце дня добирался домой пешком, через лес. Связь была оборвана, никуда нельзя было позвонить. Мы чахли в этом аду, оторванные от мира...
Целый день люди ходили какие-то грустные, подавленные. Может, старшие и те, кто работал на станции, осознавали, что случилось. А нам было по 20 лет или чуть больше. Что мы могли понять?

Мы с девчатами доработали до четырех вечера (в субботу был короткий день), закрыли магазин. Но идти домой почему-то не хотелось. Мы обошли весь город. Не зная, что это в последний раз, что мы будто с ним прощаемся. Паники в городе не заметили, но было как-то странно: на улицах много милиции, а город — невероятно ' красивый город роз — стоял унылый. Это страшно, — плачет Елена Александровна. — В тот день, помню, на уличном лотке продавали первые свежие огурцы (это сейчас все есть, а тогда это был дефицит). Мы с подругами купили по килограмму. Хоть бы предупредили людей: «Спрячьтесь, не собирайте на себя радиацию», «Не продавайте и не покупайте ничего на улицах»... Вечером мы разошлись по домам. Не прощались...

Возвращения не будет

— В ту ночь не спалось. Уснуть не давали тревога, страх от неизвестности, накопившиеся за день. Наш дом стоял через дорогу от недостроенного стадиона. Утром, в 6.30, я услышала какой-то грохот над домом. Выглянула в окно и увидела: на стадион сел военный геликоптер. Я окончательно убедилась, что случилось что-то очень серьезное.
А через полчаса, в 7.00 по местному радио, объявили эвакуацию. Велели взять с собой документы, все самое необходимое и в 9 часов собраться у подъездов.
— В город пришли 1100 автобусов. Люди спокойно садились в них. Кто-то тихонько плакал, но паники не было. Может, старшие и понимали, что уезжают навсегда, а что нам, молодым? Сорвались да и поехали. Тем более верили, что это действительно на 2-3 дня.

Привезли нас в Полесское Киевской области, поселили по домам. Но зачем же мы будем жить у чужих людей? Мы с сестрой и ее детьми поехали к родителям. Зять остался в Припяти, продолжал работать на станции. В Жукле еще ничего не знали об аварии и эвакуации. Тогда ведь все замалчивалось. Уже потом я искала в газетах хоть бы словечко об аварии в Чернобыле. Да где там!
Через месяц приехал зять и рассказал, что на четвертом энергоблоке произошла серьезная авария с выбросом радиации. «Возвращения назад не будет, — сказал, — мы оставили там все навсегда».

Елена устроилась в колхозную столовую — надо же было за что-то жить, ведь все ее вещи остались в Припяти. Отработала лето.
— Осенью от профсоюза нам дали путевки на экскурсию в Ленинград. Я уже тогда встречалась с Олегом (будущим мужем. — Авт.). Нас ехало 20 человек. Всех прибывавших на поезде из Украины на вокзале проводили через некую металлическую рамку — проверяли на радиацию. Все из нашей группы прошли через ту рамку, а я только подошла, еще даже не стала под нее, вдруг как зазвенит — ужас1. Олег мне крикнул: «Беги, а то тебя вернут!» Я побежала в толпу, а Олега, шедшего за мной, задержали. Проверили все его вещи. «Опять не того взяли», — сказали и отпустили. Представьте, мы были будто враги народа. От нас шарахались! Боялись, чтобы мы не разнесли радиацию. Хотя ветер уже давно и далеко ее разнес!

— А мы живем в избушке (как я ее называю, на куриных ножках), которую нам купили родители Олега, — говорит Елена Александровна. — Обидно, что власть так и не нашла для меня жилье, на которое я имела и имею право. За 24 года никто не поинтересовался, жива я или нет. Спасибо Николаю Николаевичу Скотарю (председатель Корюковской районной организации социально-экологической партии «Союз. Чернобыль., Украина». — Авт.) Он помог мне оформиться на пенсию и обещает помочь все-таки добиться жилья.
Не только 26 апреля — очень часто Елена Александровна вспоминает ту трагедию, перечеркнувшую будущее многим.
— Это забыть нельзя. Бывает, сядешь, задумаешься обо всем... Жаль того, что потеряно. Не гнил бы здесь, в селе.

Зекуновы держат трех коров. Нужно ведь кормить двух детей — Эдуарда и Яну, одного еще и учить (Эдуард учится в магистратуре Киевского национального аграрного университета).
Женщина очень хочет побывать в городе своей молодости.
— До боли хочу! Надеюсь, что Николай Николаевич поможет, и на 25-ю годовщину трагедии я таки побываю в Припяти.


Елена Зекунова (вторая справа) с дочерью Яной, мужем Олегом и сыном Эдуардом

Алина Долинец, еженедельник «ГАРТ» №35 (2475)

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.