СВИТЕР ПРЕСВИТЕРА ИОАННА (продолжение)

3.

По ходу столь кудряво исполняемого рассказа о легендарных событиях, объектах и личностях Чернигова, авантюрная троица неторопливо поднялась по улице Пятницкой, пройдя мимо тех самых церкви и Драмтеатра, пересекла площадь, по странной иронии судьбы именовавшуюся Красной, под которой, по рассказам их проводника, пролегали мало кем из горожан хоженые подземные ходы, прорытые для проедавшей городок «элиты» жучков-начальничков и их обслуги. Ходы связывали между собой все важнейшие административные здания и вели в секретное убежище, могущее в случае внезапной войны или иного форс-мажора превратиться в герметичную братскую могилу, благодаря которой археологи будущего получат ценнейший материал для реконструкции жизни, быта и мифологии исчезнувшего этноса жучков-жлоборогов.

— Олег, — начал Владислав Евгеньевич, — я, конечно далёк от мысли, что стал участником розыгрыша, и недавняя встреча с тем человеком была подстроена тобой заранее. В данном случае игра не стоила свеч. Слишком много факторов нужно было учесть, чтобы организовать пустячный разговор ради того, чтобы всего лишь произвести на меня впечатление. Но возникает другой вопрос: ваш Чернигов — это реально такой эзотерический заповедник или тут что-то другое?

— Видишь ли, Владислав, — произнёс художник, — всё дело в том, что согласно точным геологическим данным наш город расположен в жерле огромного вулкана, потухшего несколько миллионов лет назад. А мистический центр города — Болдина гора (место, наиболее богатое на разные странности) — находится над глубочайшим разломом, образовавшимся в застывшей лаве в незапамятные времена. Вот, собственно, и всё, что пытливому уму следует знать об источнике, питающем наши корни. Другого объяснения тем делам, которые творятся здесь более полутора тысяч лет, у меня нет.

— И какие же это дела у вас творятся? — скептически поморщив лоб спросил Лебедько.

— Херовые, — ответил Синельник.

Сказанное повергло спутников в глубокие, как геологический разлом под Болдиной горой, раздумья, и разговор на некоторое время прервался.

В два прыжка одолеть эту внезапно возникшую пропасть нам поможет то, чего старательно избегают многие нынешние авторы. Речь идёт об описании персонажей. Вы ведь, верно, заметили, что модные современные писатели в своих опусах уделяют пристальное внимание всего двум позициям: диалогам и пространным рассуждениям с претензией на философичность. А про внешний вид героев — почти ни слова, словно это какие-то бестелесные сущности, а не люди из плоти и брендовых аксессуаров. Про окружающую героев среду и говорить нечего — у этих авторов её просто нет, как будто всё действие у них проходит в некоем абстрактном вакууме, где каждый читатель волен воображать что-то своё. Ну да бог с ними, а точнее муза Полигимния и батька Аполлон впридачу.

Опыт подсказывает, что описание лучше начать с прекрасной трети троицы, а именно с Габриэллы. Поскольку у этой, часто наивной, иногда доброй, но всегда всклокоченной, головастой, клювоносой, большеротой ещё и косящей одним глазом девчонки неопределённого возраста, похожей на ГМО-версию кукушонка, была прекрасна (и то, смотря с какой колокольни смотреть) лишь одежда, то и говорить особо не о чем. А потому лучше сразу перейти к двум другим персонажам, из которых один тот ещё художник, другой авантюрист, каких поискать. Таких описывать — только время тратить, так что Гугл-картинки в помощь, как говорится.

С этим разобрались. Теперь по пейзажу.

Городской пейзаж, сквозь который перемещались означенные персоны, вобщем-то тоже не содержал ничего экстраординарного. Центральная часть города-антигероя после войны была отстроена пленными немцами по подписанному приглашённым киевским мэтром проекту безымянного немецкого архитектора. С тех пор центр носил на себе печать сталинского ампира, смягчённую скромным обаянием бюргерской баварщины, что привело к соответствующей реструктуризации сакральной географии места — город прославился своим пивкомбинатом и обволакивающей атмосферой всеобщей расслабленности. Изредка его желеобразное пространство пронзали электрические разряды жути, вызванные внезапными появлениями то каких-то атипичных маньяков, то неизвестно чьих отрубленных голов, то животных-мутантов, а то и вовсе необъяснимой кафкианщины вроде движения бесоедов. Но бюргерский город-желе всегда поглощал любые вспышки сил Хаоса, гася остаточные искры мерным, убаюкивающим покачиванием в недрах своего, по-женски влажного, микроклимата.

...

4.

Тем временем компания свернула на улицу князя Чёрного и, пройдя культовую наливайку "Крыныця", располагавшуюся напротив здания прокуратуры, двигалась в сторону старой тюрьмы, построенной в елизаветинские времена.

— Знаешь, Влад, — нарушил молчание художник, — а ведь у нас в городе есть люди, обладающие изрядным багажом, скажем так, весьма специфических знаний… И есть много таких, кто ищет с ними встречи и согласен у них учиться на любых условиях. Только эти люди никого не берут в ученики.

Он ненадолго умолк, что-то обдумывая, затем продолжил, обращаясь к Габриэлле:

– Тебе знаком такой седобородый старец с необычным именем Амос?

– Про старичков с экзотическими именами мне сказать нечего. — ответила Габриэлла. — Как-то не попадались.

– Ну, тогда слушайте! – оживился Олег Евгеньич.

– Откуда в нашем захолустье этот загадочный старик с древнерусским именем, никому толком неизвестно. Разные выдвигаются версии, только все они далеки от истины. Достоверно известно одно: в молодые годы, он был послушником в одной из древнейших обителей на Москве-реке.

В своё время в тамошнем некрополе был Гоголь захоронен. Слыхали такую историю? Ладно, сейчас не об этом.

Насколько можно судить по некоторым недомолвкам, судьба нашего героя не была гладкой. Долго она его проверяла на прочность, била, гнула, но так и не сломала. Из-за тяжёлых жизненных перипетий, совсем отчаявшись, он подался за утешением в монастырь. Собирался принять постриг, но монахом так и не стал. Однако обрёл нечто такое, за что иные безоглядно готовы отдать миллионы, не торгуясь.

Был у него товарищ – такой же послушник, прибившийся к монастырю в поисках своего места в этой жизни. Как известно, послушникам, живущим при монастырях, положено смиренно выполнять любые хозяйственные работы, даже самые грязные и трудные. А таких дел в большой обители всегда много.

И вот однажды после утренней службы игумен вызвал двух товарищей к себе, дал им по большому кованому ключу и велел отправляться на расчистку обширного подвала, располагавшегося под трапезной. Ну что ж, надо так надо. В монастыре, как в армии, железная дисциплина, лишних вопросов задавать не принято. Сказано – сделано. Взяли всё необходимое и спустились в подвал.

Он оказался завален не совсем обычным хламом, лежавшим там, похоже, ещё с дореволюционных времён.

Части старой кареты, полуистлевшие камзолы и растрёпанные пыльные парики с буклями; куски рыцарских доспехов, проржавевшие шпаги, мушкеты, алебарды и всякая иная воинская амуниция; изъеденные молью и мышами чучела животных, колёса телег, ободранные сёдла, хомуты и прочая конская сбруя; зловонные мешки с какой-то засохшей гнилью, осколки фарфоровых ваз с причудливыми узорами, позеленевшие канделябры с остатками оплывших свеч, массивные резные рамы с разбитыми зеркалами, старинная мебель с потрескавшейся фальшивой позолотой на гнутых ножках; поломанные музыкальные инструменты, пустые деревянные ящики... И многие другие негодные вещи, делавшие эту свалку похожей на забытые богом запасники провинциального театра. И ещё там стояли сундуки, наполненные чем-то тяжёлым. Но о них чуть позже.

Послушникам было велено перетаскать всю ненужную рухлядь за скотный двор и там, у стены, ограждавшей монастырь, вырыть две большие ямы. В одной сжечь то, что может гореть, а другую наполнить негорючим мусором. Утилизировать следовало всё, кроме сундуков.

– Вот вам два ключа, – промолвил седой игумен, вручая их юным послушникам перед отправкой в подвал. – Они от сундуков, которые где-то там, под завалами. В сундуках – книги, а в подвале – две комнаты. Как расчистите там всё, берёте себе по комнате, в каждую по сундуку и сортируете книги. Те из них, что сохранили пристойный вид и пригодны для чтения, кладёте обратно в сундуки. А негодные, прежде чем сжечь, показываете мне. Уяснили?

Те покорно кивнули.

– И ещё, – строго добавил он. – С братией лишнего не болтать. Для всех вы просто делаете уборку, наводите порядок. Идите с Богом.

Долго ли, коротко ли, а подвал наши герои освободили, и весь странный мусор, за исключением сундуков, перекочевал в ямы, вырытые подальше от людских глаз. В дальней части монастырского подземелья действительно обнаружилась стена с двумя дверьми, за которыми оказались две пустые комнаты. Послушники, как им было велено, внесли в каждую комнату по сундуку. Сбегали за запасом свечей (ведь понятное дело, что электричество в забитый мусором подвал на тот момент ещё не провели). Уселись в одиночестве каждый перед своим сундуком, зажгли свечи, вставили ключи в замки, повернули…

Внутри оказались действительно книги. Древние, ветхие и, судя по характерному затхлому запаху, расплывшимся буквам и слипшимся страницам, долгое время находившиеся в воде. То ли сундуки были подняты из реки, то ли из болота, а может долгое время простояли в очень сыром месте или какой-нибудь пещере – неизвестно. Частью фолианты были рукописными, с иллюстрациями, сделанными вручную. Другая же часть была отпечатана старинным типографским способом.

Сперва молодые послушники то и дело бегали друг к другу в комнаты, делясь восторгами от неожиданных находок. Ах, что за удивительные манускрипты покоились в недрах старых сундуков! Россыпи подлинных сокровищ человеческой мысли, жемчужины мудрости. Юноши ощущали примерно то же самое, что чувствовал Али-баба, очутившись в пещере, полной несметных богатств.

С течением времени визиты в соседние комнаты прекратились. Друзья всё больше углублялись в чтение, от которого их отвлекало одно – необходимость следовать распорядку и правилам суровой монастырской жизни. Отбыв положенные службы, они спешили в подвал, где жадно поглощали всё новые и новые знания из чудом уцелевших книг.

Случилось так, что одного из приятелей отправили помогать монахам, возводившим на подворье стены новой хозяйственной постройки. В праведных трудах и повседневных хлопотах время летело быстро.

В один прекрасный день молодой послушник вдруг осознал, что уже давно не видел своего товарища. Это было весьма странно. Тот не являлся на службы, пропускал трапезы, его келья была пуста. Самое удивительное – казалось, будто никого и нисколько подобное отсутствие не заботит. Братия вела себя так, словно этого человека никогда здесь и не было.

Послушник обошёл весь монастырь, заглянул в каждую келью, побывал во всех помещениях. Друга нигде нет. Тревога нарастала, а интуиция подсказывала – нужно проверить в подвале.

…После вечерней службы, когда в храме погасли огни, а монастырь погрузился в сон, молодой послушник спустился вниз по скользким каменным ступеням. Он шёл по мрачному подземелью, снедаемый нехорошим предчувствием. Колеблющийся огонёк тонкой свечки через каждые пару шагов гас и приходилось останавливаться, чтобы вновь его зажечь.

Наконец он добрался до комнаты, в которой предположительно мог находиться пропавший. Дверь была приоткрыта, света внутри не было. Товарища там тоже не оказалось. Обнаружился только запертый сундук да аккуратно сложенная рядом стопка книг. И ещё огарки множества свечей.

Молодой послушник решил проверить соседнюю комнату. Вошёл и остолбенел. Его приятель висел под потолком. Точнее сказать, он сидел в воздухе, ни на что не опираясь. Глаза закрыты. Руки на коленях. Ноги скрещены по-турецки. Макушка упирается в каменный свод.

Глаза висевшего открылись и глянули на вошедшего.

Перепуганный послушник выронил свечу и стремительно бросился к выходу, прочь из подвала.

Той же ночью человек, висевший под потолком, тайком покинул монастырь. Вместе с ним исчезла часть книг из обоих сундуков.

– Вот, собственно, почти всё, – подытожил художник.

– Погоди, так ты хочешь сказать, что этот, как его... Амос?..

— Амос Аникеевич.

— Этот Амос Аникеевич, научившийся левитировать, вышел на пенсию и теперь проживает в вашем городе?

– Увы, проживал.

– А как ты узнал его историю?

– Рассказывал один здешний мистик, имя которого не хотелось бы называть. Он пару раз бывал у Аникеича дома. Там шикарнейшая библиотека, книги редкостные, в спецхране Ленинки таких нет. Но читать их можно только в присутствии хозяина… Знаешь, тот человек очень просил меня, чтобы никому ни слова. Хотя, уже больше трёх лет прошло...

Лебедько вопросительно посмотрел на рассказчика.

– С тех пор, как Аникеич переселился в лучший из миров. Он ведь, кстати, и смерть свою, можно сказать, заказал.

– Это как?

– Сидел он как-то в компании музыкантов. Любил старик захаживать к ним после концертов. Отдыхали, выпивали немножко. И чего-то зашла у них речь о смерти. Аникеич слушал, слушал, а потом и говорит, что, дескать, я бы хотел умереть, как лампочка. Выключили – и всё.

Народ сразу принялся его убеждать, мол, не наговаривайтие, вы ещё всех нас переживёте, дай вам бог долгих лет и тому подобное.

А где-то через месяц возвращался он днём с центрального рынка. Бодрым шагом, с покупками в руках. И на углу, – у магазина, где менялы стоят, – внезапно упал. Люди сразу вызвали скорую. Та приехала быстро, а он уже холодный.

– Так, а вы с ним были знакомы или нет?

– Ну, как знакомы... Так, поверхностно. Видел его несколько раз в городе. В церквях пересекались. Наверняка сказать не могу, однако по некоторым косвенным сведениям ключевые моменты своих умений он всё же передал. Во всяком случае, мне известно, что некая группа избранных его регулярно навещала. И среди них был один своеобразный альтист нашей филармонии. Типа того, который описан в орловском романе.

Правда, расспросить его уже не выйдет. После смерти Аникеича альтист уволился с работы, продал квартиру и уехал из города. А куда – никто не знает...

(продолжение следует)

...