ПОСВЯЩЕНИЕ

В тот вечер будка-мастерская художника Кочерги оказалась запертой и Небылица как-то уж слишком буднично кивнул на четырёхэтажный кирпичный дом, притаившийся между монастырём и тюрьмой.

— Окна нараспашку и свет горит, значит пришло время посетить отставного генерала Салтыкова и восславить Икара, — сказал Анисимыч. — Благо, орден сегодня в сборе. Пошли в гости, юнга.

Я предпочёл не задавать вопросов и двинул вслед за наставником.

Мы поднялись на последний этаж, где Небылица без звонка и стука спокойно толкнул угловую дверь и вошёл в квартиру. А за ним и я. Переступил порог и сразу задохнулся, словно из меня вмиг выняли весь воздух. В столь плотно прокуренном помещении я был впервые в жизни. Глаза застлало серой пеленой, голова закружилась, затошнило, но чей-то чёткий и ясный голос, прозвучавший из глубин квартиры, удивительным образом отрезвил меня и прояснил сознание.

— Представьте себе, что в будущем произошло немыслимое. Вы достигли всего. По максимуму. Вы сказали новое слово в искусстве. Ваши выставки проходят по всему миру. Ваши работы стоят миллионы. Крупнейшие университеты приглашают вас читать лекции об актуальном положении дел на передовой творческого фронта. Вы полностью реализовались, как художник. А впереди открываются ещё более невероятные перспективы. Такова реальность.

В дверном проёме комнаты, ещё более мутной от дыма, чем прихожая, стоял невысокий седой человек с тёмным лицом. Произнося свою странную речь, он то и дело щёлкал зажигалкой. Я обратил внимание на мелкие пропалинки, усеивавшие его серый костюм, как будто это была спецовка сварщика. Мне вспомнилась фраза из анекдота: "А ведь я сварщик-то не настоящий". Может рвануть отсюда, пока не поздно?

Закончив вещать, седой вопросительно посмотрел на меня.

— Представил, — сказал я, преодолевая некоторое внутреннее сопротивление. Удивительно, но теперь мне вновь легко дышалось, а тошнота бесследно рассеялась.

— С этого момента живите так, будто вы побывали в своём светлом будущем и твёрдо знаете: его приход неотвратим. Это всего лишь вопрос времени. Действуйте как тот, кому неведомы сомнения. Как тот, кто абсолютно уверен — грядущее великолепно. Сказанного вполне достаточно.

В каждом слове этого человека, в каждом движении ощущалось какое-то нездешнее сочетание непринуждённой аристократической лёгкости и авторитетной вескости. Внешностью и повадкой он больше походил на пожилого и лохматого Джорджа Лэзэнби, чем на старого армейского дуболома, каковым ему полагалось быть по моему представлению.

Стандартная двухкомнатная хрущёвка генерала Салтыкова не вязалась со статусом её хозяина. Не ощущалось тесноты, хотя комната, в которой мы находились, вмещала помимо шестерых присутствующих несколько книжных шкафов, диван с изогнутыми ножками, пару кресел-кубиков. В одно из них погрузился Салтыков, в другом сидел какой-то неприятный субъект в очках, долговязый и костлявый. Боком к окну, выходившему на монастырь, стоял широкий письменный стол, за который сел Небылица и сразу стал похож на председателя нашего собрания.

Несмотря на поздний час и открытые настежь окна, в комнате было по-июльски душно, а потолок застилало плотное многослойное облако табачного дыма, по которому, как по миниатюрному морю, бродили волны.

Салтыков неторопливо налил себе в стакан остатки «Посольской». Пустая бутылка осталась на журнальном столике у кресла.

— Славлю Икара! — с этими словами генерал выплеснул содержимое стакана прямо на багровый ковёр, лежавший посреди комнаты.

Ту же процедуру повторил костлявый очкарь, а вслед за ним гости, сидевшие на диване. Небылица свою водку выливать не стал и добросовестно, со знанием дела, произвёл то, что в хоккее называют вбрасыванием: одним махом закинул в глотку всю порцию.

Я был здесь явно не в своей тарелке. Происходящее всё больше напоминало сюрреалистическое реалити-шоу. Как быть: выпить, как Небылица, или вылить, как другие? И дёрнул же меня чёрт пойти сюда на ночь глядя!

— Если общество не возражает, я воздержусь, — сказал я и поставил стакан на край стола.

– А что есть общество? — загадочно блеснув очками, спросил долговязый, вставая. — Вы уверены, что в отличие от бездумно повторяющих это слово располагаете семантическим ключом к его смыслу? Большинство убеждено, что общество — это масса, не более того. Толпа незрелых умов, жмущихся друг к другу в надежде услышать раскат грома, предваряющий удар гигантской плети — такова модель общества по версии девяноста пяти процентов наших с вами современников.

Он поднял руку вверх и достал из клубившегося под потолком дыма зажигалку.

— Презренный социальный мир — его ещё называют цивилизацией, — сказал долговязый, садясь, — нивелировал в людях тончайшие внутренние структуры, ответственные за восприятие божественного. Утрачено то, что было в порядке вещей, например, для обитателей древней Эллады. Нынешние массы можно уподобить бесформенным пьяным амёбам, лениво блуждающим в пределах ареала, очерченного для них рукой мудрого исследователя. Как бы там ни было, а того, кто заявляет, что адресует своё творчество обществу, постигнет неминуемое разочарование, ибо общество — это пустота. Вы ведь, надеюсь, не для пустоты работаете, а для вечности?

Он глубоко затянулся и выдохнул одно за другим несколько облачков, которые медленно поднялись вверх и растворились в волнах дымного ковра, скрывавшего потолок.

— Ну, пока что я делаю картины для выставки, — неуверенно ответил я.

— Очевидно вам не лень тратить драгоценное время на такую безделицу? — поинтересовался мой собеседник и продолжил назидательным тоном. — Запомните: выставляться — недостойно, молодой человек. Достойный должен работать. А выставка — это проявление слабости.

— Игорь Робертович, что вы, ей-богу, напали на парня? — вступился за меня гость, сидевший на диване и говоривший с сильным прибалтийским акцентом. — Человек у нас впервые, будьте к нему снисходительны и по-христиански добродетельны.

Костлявый сделал в сторону говорившего небрежное движение своей длинной паучьей кистью, будто хотел стряхнуть с неё паутину.

— Рекомендую: наш добродетельный отщепенец...

— Я вам вынужден снова повторять, что моя фамилия произносится не так, она ОтчЕпенис, ударение на втором слоге, — прошипел гость, багровея.

Костлявый пропустил эту фразу мимо ушей и продолжал:

— Если бы наш ОтщепЕнис во время обучения на своём теологическом факультете не поленился ознакомиться с трактатом блаженного мученика, отца Ругопса, то ему бы и в голову не пришло упоминать здесь о добродетели.

— Я ознакомился не хуже вашего! — запальчиво воскликнул Отчепенис. — Я знаком с работой этого подвижника и знаком с трудами других отцов церкви!

— Весьма похвально, отче Пенис, — с подлой ухмылкой произнёс костлявый. — Ругопс в переводе с латыни — "морщинистая морда". Это название динозавра, останки которого были откопаны в нигерийских песках. Не быть вам капелланом даже в Нигерии.

Прибалт сжал кулаки и помрачнел.

Салтыков усмехнулся и щёлкнул зажигалкой.

Небылица достал из-под стола новую бутылку. На этот раз "Экстру".

— Кстати, можешь курить, — сказал он мне.
— Я не курю.
— Уже можно. Комната тебя приняла.

Не зная, как истолковать его последние слова, я потянулся за лежавшей на столе пачкой "Мarlboro". Если уж начинать плохое, то хорошо бы с чего-то получше.

— Можно вашего огоньку? — спросил я Салтыкова.
— Светоч, — сказал Салтыков, оглядев присутствующих.
— Знаете, что общего между Икаром и Прометеем, хотя первый был сыном рабыни, а второй титаном? — спросил генерал, протягивая мне горящую зажигалку.

В распахнутое окно влетел пылающий мотылёк и, моментально обратившись в пепел, осыпался на стол, за которым сидел Николай Анисимыч.

— Огненное посвящение, — озадаченно промолвил Салтыков, не дав прикурить. Он тут же погасил зажигалку и спрятал её в боковой карман своего прожжённого пиджака.

Присутствующие допили "Экстру" в полном молчании, теперь уже ничего не выплёскивая на ковёр, и быстро разошлись, не прощаясь, не глядя друг другу в глаза.

— Что это было? — спросил я Небылицу, когда мы покинули салтыковский дом и шли вдоль тюремной стены.

— Видишь ли, Олег... О, Кочерга вернулся! Пойдём поздороваемся.

И действительно, из распахнутой двери трансформаторной будки, в которой обитал Кочерга, лился яркий свет, доносился громкий голос хозяина, чьи-то голоса поглуше и звяканье посуды. Очевидно, начинался очередной "симпозиум".

Время от времени Володя устраивал в своей обители нечто вроде философского салона. Выглядело это так: приглашённые, в перерывах между возлияниями и обсуждением местных сплетен, разражались речами разной степени дикости. Те же, кому сказать было нечего, с серьёзным видом кивали выступавшим - дескать, одобряем ход вашей мысли.

Когда мы подшли ближе, стало ясно, что этим вечером Кочерга был явно в ударе. Для своей интеллектуальной импровизации он избрал благодатную тему, к которой любил сводить разговоры, проверяя собеседников, как мне казалось, на дуракоустойчивость.

— ...Три вагона диссертаций, — вдохновенно вещал он собравшимся, — написанных по заказу спецслужб на тему использования такого перспективного инструмента, как соцсети, для формирования сперва мифологического, а в ближайшем будущем и магического сознания масс.

Любому школьнику известно, что соцсети выполняют важную социальную роль. Из-за них люди больше сидят дома. Чем больше они сидят за компами, тем тупее. Чем тупее, тем легче их испугать. Испуганые кучкуются в стадо. Стадом проще управлять. Вывод: государству проще управлять тупым стадом, которое сутками висит в сетях.

Одним из важнейших инструментов влияния являются тренды. Один из главных трендов нынешнего века — бессмысленный и бесконечный, а потому совершенно ясно, что божественный... пиздёж. Для удобства назовём его заказчика кратко, но многозначительно — бог ПИ. Пиздели сегодня в соцсети? Гордитесь – вы прикоснулись к божеству, к вечности, вы в тренде!

Бог ПИ требует поклонения и полной самоотдачи. И трендящие с готовностью отдают ему своё свободное рабочее и занятое нерабочее время. Скармливая миллиардоротому ПИ остатки свободы, никто не спрашивает "А что взамен?". Ну, нате иллюзию, что вы и ваше мнение представляют интерес для кого-то, кроме вас. Главное, из аккаунта не выходите — ваш ненасытный бог не любит сидеть голодным. Абсолютно неважно, в какие попизделки трендеть: любвя, релига, жральце, эко, сцyко, хендмейд, бловджоб, зож, музло, самоусовершеснтв... тьфу, даже не выговорить! Вобщем, лишь бы не выпадать из тренда. Итог всегда один: отпизделись и с чувством выполненного долга — в нору. Пустопорожний пиздёж ничего не решает и ни к чему не обязывает. Он просто идёт на корм божеству.

Стараниями вечно голодного ПИ скоро каждый заимеет свою личную уютненькую сеточку-социалочку со стандартным набором атрибутов и причандалов. Со временем любое мыслящее существо, нервные импульсы которого можно будет сосканировать и перевести в сигнал, подключится к глобальному круглосуточному пиар-марафону во славу ПИ.

Пройдёт ещё немного времени и путём божественной сепарации в мире воцарятся две идеальные соцсети — чёрная и белая. В одной все аккаунты, статусы, лайки и прочая жизненно важная мизерия будут черным-черны на чёрном фоне. В другой всё будет белым-бело на белом.

Однажды (не без подсказки бога ПИ) все интеллекты, живущие в этих сетях, выйдут за пределы искусственных чёрно-белых границ, соединятся и станут единым КИ (коллективным интеллектом). Услужливый ПИ укажет ему путь в заповедное царство чистой мысли. Впрочем, название условно — сущность новой сети будет превосходить все названия. Там КИ сможет многоголосым хором воспевать себе вечное "Ку" и самолайкаться во все щели до бесконечности. А бывшие разносчики интеллекта, называвшиеся когда-то людьми, окончательно канут в нирвану в капсулах из фильма "Матрица".

Предрешена и участь Великого ПИ. Как мыльный пузырь, с грохотом, который пошатнёт звёзды, он лопнет от пережора, явив миру Великий Пиздец во всём его безграничном безобразии.

Так подымем же наши пустые бокалы и лайкнемся ими за то, чтобы этого не случилось!




...