В память о Саше

Наверное, это нормально, что никак не можешь подобрать верную тональность, когда хочешь написать о друге, которого чужая злая воля вырвала из жизни. Силишься вспомнить яркие моменты, а всплывают чёрно-белые обрывки воспоминаний, словно кадры старой искромсанной киноплёнки. Рентгеновский луч истины пронизывает кадр за кадром. В его свете картины из прошлого постепенно проясняются, обретают привычные очертания.

…

Сашу я знал с детства. Мы жили в соседних подъездах пятиэтажной хрущобы, что на Питерском дворе. Ходили в одну школу. Вместе с другими ребятами играли в игры, которые были тогда популярны. Иногда устраивали пиратские набеги на пацанву из соседнего двора. Летом и осенью совершали вылазки в близлежащий детский садик за яблоками, вишнями, алычой.

Вечерами мечтали, глядя на звёздное небо. Уже тогда мы, совсем ещё не знавшие жизни мальчишки, делали первые попытки рассуждать о том, что может твориться там, далеко в мерцающем небе, и ещё дальше – за звёздами. Есть ли в глубинах необъятного космоса какой-нибудь предел и если он есть, то что за этим пределом?

В поисках ответов, став чуть постарше, мы с Сашей и другими ребятами с Питерского по-пиратски решительно и отважно начали брать на абордаж все известные нам библиотеки. Ринувшись жадно поглощать научно-фантастическую литературу, мы постепенно становились завсегдатаями популярных книжных таверн и потаённых букинистических бухт. Каждый втайне надеялся, что однажды в книжном океане ему откроется та единственная книга-остров, которая полна настоящих сокровищ – ответов на все вопросы.

Увлечение фантастикой не прошло даром. Удалое пиратское братство вдруг превратилось в малый филиал Союза писателей: библиофлибустьеры ударились в сочинительство.

Сашины рассказы запомнились мне тем, что были невероятно захватывающи и остросюжетны. Он создавал их с поистине фантастической скоростью, буквально на одном дыхании преодолевая десятки страниц своей легендарной зелёной тетради, количество листов которой регулярно приростало. Вечером Саша, загадочно улыбаясь, выносил заметно пополневшую тетрадь во двор, мы бесцеремонно оккупировали его зону комфорта, дружно требуя оглашения нового опуса. И он охотно читал, а мы тихо млели, сопереживая международному космическому экипажу, некстати забредшему в неведомую пещеру на далёкой планете и там столкнувшемуся с агрессивно настроенными кремниевыми формами жизни. На наше счастье в конфликт цивилизаций своевременно вмешался высокоразвитый звёздный авторитет, межпланетный смотрящий, давший по сусалам кремниевым бестолочам и вразумивший землян.

Однажды Саша принёс зелёную тетрадь в школу, дал кому-то почитать. Его сочинения пошли по рукам, затерялись. С тех пор у Сани пропала охота писать фантастические рассказы.

…

Среди знакомых мне людей Саша всегда выделялся той особой врождённой естественностью, которая свойственна лицам благородного происхождения. Сколько я его помню, в нём напрочь отсутствовали фальшь, пафос, позёрство, корыстолюбие, зато душевной щедрости, искренности и смелости было не занимать, что, думаю, является дополнительным указателем на степень высоты родовой первоосновы. Впрочем, о его корнях мне почти ничего неизвестно, кроме того, что Сашин дед по фамилии Карпов был из донских казаков. Должно быть, дедушка был крутого нрава. Во всяком случае, при появлении этого высокого жилистого старика дворовая шпана быстро прятала недокуренные бычки, прекращала материться и приумолкала. Побаивались.

Слово «друг» имело для Саши особое значение и относилось ко многим. В его речи оно было отмечено характерной трепетной интонацией и сразу становилось ясно – человек горд тем, что может вас так назвать. «Здравствуй, друг», «Привет, май фрэнд», «Как ты, дружище?» – его обычное приветствие. «Не пропадай, друг», «Держись, друг», «Удачи, друг» – прощание.

…

Помню, как зимой 95-го, возвращаясь от человека, который стал впоследствии моим Учителем, я случайно встретил Сашу на улице. Он брёл понурый, погружённый в глубокую печаль. Будто кто-то вырубил его свет, всегда шедший изнутри. На дежурный вопрос «Как дела?» Саша ответил коротко, мол, ничего хорошего и уже собирался было продолжить путь. При мне была папка с рисунками и, повинуясь безотчётному внутреннему побуждению, я вдруг протянул её Сане.

Он оживился, во взгляде блеснул огонёк интереса, на губах заиграла улыбка. За минуту его хандру словно ветром сдуло. Через пять минут мы оба, как ненормальные, хохотали на всю улицу над этими рисунками, а озабоченно снующие прохожие опасливо косились в нашу сторону.

Не знаю, сколько мы тогда простояли посреди улицы. Уже начинало смеркаться, с неба стал медленно падать снег, а мы всё не могли наговориться, вспоминая детство, наш старый двор за магазином «Спорттовары», наперебой травя байки, поочерёдно припоминая забавные истории, приключавшиеся с нами и нашими знакомыми. Мы строили грандиозные планы на будущее и клялись друг другу, что обязательно воплотим их в жизнь…

…

Не хочу завершать на минорной ноте. Пусть в вашей памяти Саша останется таким, как на этих снимках: добрым и улыбчивым, с озорной искоркой в глазах. Он был верным другом, хорошим отцом, надежным человеком. Пусть он запомнится вам своей мудростью и здравомыслием. Вспоминайте его, как неутомимого искателя Истины.


Царствие небесное, Саша... Вечная память…














.