Первый и второй

Давно хотел рассказать о двух людях, которых мне посчастливилось знать. Слово «посчастливилось» кому-то может показаться неуместным в контексте истории второго персонажа. Но это не так.

1
Первый был для меня зримым воплощением понятия «учитель». Одно из первых впечатлений: высокий стройный мужчина в возрасте, благородные черты лица, седая шевелюра, аккуратно одет и чисто выбрит, он неспешно вышагивает по проспекту, опираясь на зонтик-трость, а рядом вьётся стайка мелюзги с папками бумаги. Все идут на его урок.

На занятиях он был доброжелателен, спокоен и отзывчив. Старался уделить внимание каждому, разъяснял и показывал досконально. Никогда ни на кого не повышал голос, хотя, случалось, ребята могли здорово расшалиться, когда он выходил за дверь. Но достаточно было ему появиться на пороге, как шум умолкал и рисующий народ возвращался к своему главному делу. В такие моменты я замечал сдержанную улыбку, прятавшуюся в уголках его губ и таявшую в морщинках у глаз.

Первому был присущ какой-то особый естественный аристократизм, отличавший учителей старой формации, которых я, по понятным причинам, мог видеть только в кино. Кругом был матёрый Советский Союз и все известные мне учителя хорошо вписывались в тогдашние рамки. Все, кроме одного. Казалось, что вокруг этого человека царит совершенно иная аура. Весь его вид, повадки, манера говорить были какими-то не советскими, не отсюда. Даже его имя, фамилия и отчество были не рядовыми, нездешними.

Вспоминаю один показательный эпизод. Однажды я спросил у Первого, были ли известны истории художники-левши и отличалось ли чем-то особенным их творчество от того, что делали праворукие коллеги. Он внимательно меня выслушал, подумал немного и сказал:

– Знаешь, я сейчас не готов дать полный ответ на твой вопрос. Но обещаю, что поищу материалы, подготовлюсь, и отвечу тебе на следующем занятии. Договорились?

Я, конечно, кивнул, не очень-то надеясь, что он исполнит обещанное. Прошла неделя. К моему удивлению, в конце занятия Первый предложил тем, кто располагает свободным временем, остаться и послушать его лекцию о художниках-левшах. Остались почти все. Лекция была продолжительной, сопровождалась показом диафильма, слайдов и репродукций из высокой стопки книг, возвышавшейся на его письменном столе. По окончании он, улыбаясь, подошёл ко мне:

– Ну что, Олег, ответил я на твой вопрос?


2
Второй несколько раз подменял Первого, когда тот болел. Этот Второй был молод, вертляв, неряшлив, но по-своему обаятелен. И, как мне тогда казалось, невероятно начитан. Во время занятий возле него постоянно сидели то какие-то вульгарные, перенадушенные дешёвыми духами, женщины, то робкие прыщавые юнцы. Первые, извиваясь, полушёпотом рассказывали о своих козлах-мужьях. Вторые, заикаясь, пытались кое-как рассуждать о познании эманаций Абсолюта, между делом интересуясь, можно ли получить парочку уроков каратэ. Глядя в пол, Второй время от времени вторил им быстрой скороговоркой «да-да-да», «да-да-да».

Выслушав очередную порцию излияний, Второй выпрямлялся, приосанивался, придавал лицу значительное выражение и разражался долгой тирадой, в которой упоминались и цитировались Фрейд, Ницше, Сократ, благородные истины Будды, заповеди Христа, кодекс Ману, трактат «Ветка персика» и многое другое. Посетители уходили в растерянности, но через неделю снова маячили в коридоре.

Крохи внимания перепадали и студийцам. В конце занятия Второй мог пробежаться между рядами, бегло оглядеть наши работы, задерживаясь у мольбертов, за которыми сидели симпатичные девочки. Однажды его заинтересовал мой рисунок.

– Это по мотивам Кобо Абэ?

Я понятия не имел, что это за Кобо и на какой трубе у него сидели А и Б. Тогда Второй присел рядышком и стал задавать вопросы, вкрадчиво заглядывая мне в глаза:

– Вы читали «Женщину в песках»? А «Чужое лицо»? А «Семь дней в Гималаях» Сидорова? А про что вы любите читать? А какие вам снятся сны? А у вас полная семья? А в школу ходить нравится? А здесь хотели бы заниматься индивидуально?

Все уже разошлись, остались только мы с ним. Что-то было в его повадке неестественное, фальшивое. Я отвечал односложно и коротко, интуитивно чувствуя, что стратегически важную информацию этому шустриле знать не положено.

– А какие отношения с родителями? – продолжал лезть в душу Второй. – Вы им всё рассказываете? А могли бы не рассказывать, если бы вас кто-нибудь об этом попросил? С кем вы дружите? Занимаетесь спортом? Кто вам нравится из девочек, которые сюда приходят? Вы хотели бы им нравиться? Знаю, что хотели бы и могу вам в этом помочь. Но сперва прочтите «Женщину в песках». Я дам вам эту книгу, вы её прочтёте и расскажете мне о своих впечатлениях. На следующем занятии, да? Договорились?

На следующее занятие я решил не ходить. И ещё неделю прогулял, дожидаясь возвращения Первого.


3
Однажды, в порыве застольного откровения, человек, бывший когда-то учеником Второго, поведал мне об одном событии из жизни своего наставника.

С годами Второй собрал вокруг себя небольшую группу людей, интересующихся восточной эзотерикой. Он не упускал случая намекнуть адептам о своих значительных достижениях на ниве духовных практик. Однажды он узнал, что где-то в лесах под Питером живёт неприметный мужичок, достижения которого во много раз превышают второвские. Авторитет дяди в эзотерических кругах настолько велик, что на аудиенцию к нему стремятся попасть даже из зарубежа. Человечек тот прозорлив и многомудр. Второй решился отправиться к нему. Почерпнуть новых знаний, а заодно получить авторитетное подтверждение своего высокого статуса.

Долго ли, коротко ли, а добрался Второй до лесной турбазы, на которой авторитетный дядя безвыездно проживал, числясь в сторожах. Едва ступил на порог, едва рот открыл, чтобы начать повествовать о своих достижениях, а дядёк ему и говорит:

– Эх, бедный ты, бедный! Как же тяжко тебе помирать-то придётся. Ты же стольким людям мозги засрал. Ступай, у меня для тебя нет ничего. Сам разгребай, если успеешь, – и закрыл дверь у него перед носом.

Через некоторое время у Второго, который был в расцвете сил и лет, внезапно обнаружилась тяжёлая болезнь, от которой умирал он долго и мучительно.