Мой Сорокин

 Где то, по моему, у Галковского прочитал, что русская литература начала изначально развиваться по двум направлениям «классическому» от Пушкина и «сатирическому» от Гоголя. Далее как в фильме Путешествие Металлиста можно пускать ответвления и следить за развитием каждой ветви. Так на сторону Гоголя стали едкий Чехов, шутник Булгаков, страшный Платонов, ну там всякие Ильфы и Петровы, Войновичи, и т.д. А вот сторону Пушкина приняли основательные Достоевский, Толстой, Горький, и там Бунин, Пастернак и т.д.

Так вот, такое явление в литературе как Владимир Сорокин это крайнее положение ветви Гоголя в ответвлении постмодернизма (во как закрутил). Как говорил сам классик «В постмодернизме нет механизма исчерпанности, по-моему, он в нем просто не заложен, мне кажется, постмодернизм переживет все, что о нем говорят. Поэтому говорить о кризисе постмодернизма как бы нелепо вообще.»

Что же это за явление Сорокин, говорит можно много (теперь, особенно когда прошли первые шквалы моды, критики и тошноты) и все равно не прийти к общему пониманию его феномена. Скорее всего, на срезе эпох и переходного периода нашей некогда общей страны, должен был родиться подобный феномен, не Сорокин так какой ни будь Петров, Сидоров или еще кто. Сам Сорокин питавшийся постным социалистическим гарниром, глотнув аперитив свободы, с удовольствием попробовал сочный бифштекс буржуазной культуры и с тех пор начал готовить собственные блюда из несовместимых изначально экзотических продуктов, предлагая их всем посетителям осмелившимся заглянуть в его литературное кафе.

Я решил просто накидать ответы на простой и незамысловатый вопрос: Что мне лично дал Сорокин?

1. Помог опрокинуть неприкосновенность совкового сакрально-помпезного обожествления культуры и его основного и непререкаемого метода соцреализма. В детстве я так же как и все восхищался героями Аркадия Гайдара, Бориса Полевого, Твардовского, островского, Фурманова и они жили вместе с их абсурдными двойниками из вечных анекдотов (якобы сочиненных «Голосом Америки» для свержения их с пьедестала авторитетов), похабненьких стишков, перевернутых вверх торамшками рассказов. Их рассказывали шепотом и под большой тайной, а святое для каждого советского человека имя Ленин вообще было табуировано на уровне Бога . Сорокин таким образом преодолел свой Эдипов комплекс перед СССР (сорока с-рала сорок раз).

2. Помог понять, что нужно читать. Ведь если Сорокин делает стилизации например на Набокова, значит это того (т.е. Набокова) стоит читать. После Сорокина был прочитан Достоевский, Набоков, Толстой (то что в школе вызывало отвращение, такое же как и у Есенина от портретов тестя – Скучно. Борода надоела!)

3. Рассмешил до слез. Так сильно(буквально до истерики) как от произведений Сорокина я не смеялся ни над одним произведением прочитанной мною литературы (в детстве ржал над Записными книжками Ильфа и Петрова). Падал с дивана от смеха, в буквальном смысле, от пьесы Пельмени, бросал недочитанным текст Нормы, пока не пройдут слезы, заходился в истерике от Голубого сала. В свое время даже бытовало выражение «пойду пресс покачаю» (в смысле Сорокина почитаю).

5. Научил тому, что повествование не обязательно должно куда ни будь привести, к какому ни будь логическому концу(известный элемент абсурда). Можно просто наслаждаться читая (как читаешь словосплетения Набокова, например или Платонова).

6. Дал понять, что свобода не может быть ограниченной, соответственно свобода выбора темы повествования или форм ее выражения тем более. Мат, присутствующий в жизни, извращения родящиеся в головах, испражнения, сексуальные перверсии спокойно уживаются рядом с классическим (общепринятым) изложением текста. И казалось бы невозможность существовать вместе как раз и скрепляет текст лучше классического литературного плавного перехода.

7. Низверг всех авторитетов в литературе, вернее развенчал их неприкасаемость, что ли. Дал понять, что можно им подражать, кривлять, пародировать, ссылаться, ерничать, изголяться, использовать для создания собственных текстов. Метод то же не нов, даже у меня была меленькая книжечка литературных пародий Парнас дыбом //lib.ru/ANEKDOTY/parnas.txt , приводившая меня в умиление. Однако эти милые пародии просто меркнут под цунами «коричневого творога» Сорокина.
8. Научил воспринимать постмодернистские тексты (имеются ввиду такие на которых слово Норма написана на 20 страницах и это действительно норма). После этого был прочитан Рубенштейн, Пригов, Соколов и иже с ними. Так уж получилось, что до Сорокина никто ЗДЕСЬ так не писал, поэтому его при жизни окрестили классиком российского постмодернизма.

9. Определил примерные границы «выносимости бумаги» (он даже сам говорил в интервью что соревнуется в этом с де Садом). Мне кажется он дошел до своего личного рубежа. Сегодняшний Сорокин гораздо терпимее относится к бумаге и к читателю. А вот классический Ролан Барт или там  Роб Грие, творившие свои произведения намного раньше Сорокина и для искушенной европейской публики остановились намного раньше Сорокина, в плане выносимости собственной бумаги.

10. Открыл для меня абсурд по новому. Его любимый Хармс (да наверное и все Обэриуты), Ионеску, Беккет, Кафка, Мрожек были перечитаны тут же (те что смог найти, такой жанр не пользуется успехом у обывателей, а значит и у издателей). Интерес к театру абсурда, к хэппенингам, поп-арту, акциям перфоманса, инстоляциям и тому подобным направлениям пришел в жизнь вместе с книгами Сорокина. Хармс, на мой взгляд, вообще первооткрыватель нового направления - советского бытового абсурда. А его единственный ученик – Сорокин.

11. Ненормативная лексика. Меня всегда поражало сколько же всего знает Сорокин, сколько всего перечитал и откуда такое виртуозное владение ненормативной лексикой? Ответ так же прост как и его произведения – отовсюду. Просто нужно прислушаться. А составить из имеющихся слов новые, дело техники. Все мы родом из детства. Коллекционировал однажды бытовые эпизоды с применением ненормативной лексики, надоело, ибо это слишком просто и всегда. Ну а вот чтение подобного это всегда вопрос выбора читателя.

12. Образность и гротеск (наверняка учился у Гоголя или Рабле) просто невероятны. Придумать такое, что просто не может уместиться в голове, увести читателя туда, где он просто теряет ориентацию и не может сообразить, что последует далее, возвысить низменное, растоптать «святое». По количеству сюжетных находок и всевозможных отсылок, вставок и шарад, в одной только Голубом сале, он превзошел на мой взгляд не только метароман Набокова Дар.

Ну пока так.