Демоническая женщина 2 или Из истории Черниговской богемы

Как причудливо тасуется колода жизни. Кто тасует ее, Бог или дьявол. Или они сидят вместе и дуются в очко, где ставкой служат души земные. Выигрывает Бог и человек живет без проблем, все у него получается само собой, без лишних сложностей и напряжений душевных сил. А выигрывает дьявол, все идет кувырком и как бы человек не старался всегда выходит не так, все его порывы неизбежно приводят к краху, старания оказываются никчемными, а усилия напрасными. А бывает, что поставят они на одного человека и никак его не выиграют, переходит он из рук в руки, а достаться никому не может. Вот и мается душа людская то в бедах, то в счастии, а покоя не видит.

Так случилось с Леней, способным, старательным, талантливым черниговским поэтом. Встречающиеся на его жизненном пути люди делились на две категории: одни играли в его жизни на стороне Бога, поддерживая и помогая его таланту, другие же наоборот, может и сами не сознавая, служили лишь причинами его бед и несчастий. Да почему же наверное, конечно они не сознавали.

Судите сами, разве мог его лучший друг по полтавской гимназии Степка Нос, предать его? Нет. Конечно нет. Единственный, ставший на сторону подвергнутого гонениями всего класса потерявшего богатого покровителя Лени. Разве плохо поступил Степка, когда после окончания Крымской компании, куда пошел добровольцем, после медицинского университета, вернулся в Чернигов. Да и что плохого в том, что купив у подножия Болдиной горы дом, Степка Нос назвал его куренем, а себя конечно же куренным. И что плохого, что дом тот вовсе не запирался ни днем ни ночью, и входить и жить в нем можно было всякому, с одним лишь условием: носить казацкую одёжу, да спилкуваться украинською. Ну что в том плохого, что выезжал часто тот ряженный курень за Десну, или в лес, печь картошку, петь украинские песни, танцевать, читать Шевченко. И уж совсем ничего плохого не было в том, что и сам Лёня и особенно жена его Параска, конечно же стали не просто желанными гостями куреня, а и одними из главных его верховодов. Вот только за дочуркой надобно получше присматривать, а у жены все веселья на уме.

А разве виновата была Параска, дочь Нижинского протоирея и преподавателя Закона Божьего в местном лицее Федора Бурдоноса, что родилась в семье священника, где царил домостроевский порядок и почти монастырский устав. А так хотелось праздника, романтики, про которой в книгах пишут, а не тоски зеленой, в затрапезно-провинциальном городке. И разве не от чистого сердца и душевного милосердия приглашал к себе на обеды полуголодных лицеистов, сердобольный священник, где впервые и познакомилась Параска с уже знаменитым на весь лицей молодым поэтом. И конечно не выдержало сердце, от слишком долгой скуки ли, или от слишком долгого ожидания, дрогнуло и застучало неровно. А за Параскиным застучало и Лёнино сердечко.

Сыграли свадьбу. Помыкались помаялись, конечно по началу, как и все да и зажили вроде спокойно. Леню определили в Чернигов надзирателем пансиона в гимназию, дочка у них родилась Лиданька, друг Афанасий, работающий в одной из Черниговских газет начал публиковать стихи Лени, а когда ушел в Киев, то пришедший на его место Коля Белозерский, так же продолжал радовать губернских жителей великолепными стихами становившегося потихоньку знаменитым, поэта.
Ну не мог кроткий и мягкий Лёня, не мог, отказать жене своей Параске в том, что б провести праздник Нового года в кругу своих куренных друзей под предводительством Носа, куда стремилась жена почти каждый вечер, где всегда было весело, беззаботно, шумно, не то что с ним. А тут как назло проглотила шестилетняя дочурка Лёни рыбью кость, да уж сильно неудачно-то кость эта стала. Ну, не хотелось Лёне портить вечер Параске, да и понимал, за это испортит потом она ему не один вечер, не пошел за Носом, пошел за семейным доктором, что рядом на Валу жил. А доктор тот только рукам развел, так мол и так, надобно за Носом посылать, мне мол, квалификация не позволяет такие операции производить. А когда шумная ватага с куреня ворвалась спасать Параскину дочь, от бестолкового отца, спасать было уже не кого. Померла Лида.

И тут как на грех, в Чернигов приехал Пантелеймон Кулиш. Ну, с этим совсем сложно разобраться. Пантелеймон был женат на сестре Коли Белозерского Александре, но увидев жену Афанасия, Марию, страдавшею говорили, той же болезнью, что и Екатерина Великая словно подменили его. Афанасий то как только не пытался удержать жену, даже писателем ее сделал, псевдоним придумал Марко Вовчок. Не помогло. А может и усугубило. Став знаменитой, Марковичка Европою бредить начала, а в Европе писателем Тургеневым, а сам писатель Тургенев певицу Полину Виардо любил, а Полина любила Жорж Санд, а та Шопена и так до бесконечности. Времена такие были любвеобильные наверное.
Так вот, когда Мария с Тургеневым в Европу укатила, впавший в депрессию Пантелеймон, прикатил в Чернигов и сделался в курене Носа, предводителем-атаманом, сшивши себе шаровары красного шёлка такой ширины, что в Чернигове таких и не видели. А Параска Хфедоривна лично ему рубашку расшила. Ах, какие вирши сочинял Кулиш, а как он декламировал Шевченко, а как плясал, а как гарно ухаживал, совсем как в тех книжках французских, которые Параске подруги в тайне от отца еще в детстве читать давали. В общем случилась у них связь или как говорят роман. Но вот роман тот, через мужа ейного, Лёню и поддерживался. Напишет Пантелеймон записочку Параске, да через Лёню передает, зная его порядочность и честь. Случайно, распечатал Лёня, записочку, не знал, что не ему адресована, раскрыл связь. Да что делать? Ведь не со зла ведь Пантелеймон так поступил? Любил он Лёню, стихи его хвалил всем, даже в Петербург о нем писал. А что с Параской связался, так то не надолго, она так со всеми из куреня крутила, а тут видно пожалела, что Мария его бросила, приголубила.

А сама Параска, разве виновата? Ведь после смерти дочери, не было у нее других радостей в жизни кроме куреня Носа, а тут еще знаменитость столичная, вся несчастная, горемычная, талантливая, как не пожалеть. В общем собрались Параска с Пантелеймоном да и укатили в Киев в Европейскую гостиницу, все ж к Европе ближе, чем от Чернигова.
Две недели мучился Леня, не зная, что предпринять, а потом плюнул, да и прикатил к ним. Так мол и так Параска Федоровна, выбирай или я или он, я мол, любое твое решение приму.
Кто сдавал колоду в этот раз непонятно, но Параска убоявшись греха расторжения церковного брака выбрала Лёню и с ним в Чернигов вернулась.

И опять вроде все хорошо. Вернулся с Петербурга убитый семейными обстоятельствами друг Афанасий, поселился на Стрижне, вдали от губернской суеты, куда и стал приходить Лёня. Параска опять вернулась в Носовский курень.
Все опять стало на свои места. Только вот не хотели теперь Лёня и Афанасий печатать свои стихи в журнале главой которого, состоял Пантелеймон, задумали свой журнал издавать. И опять не со зла, только лишь в назидание жителям города отказал губернатор Лёне, мол не может быть редактором журнала, человек, чья жена скомпрометировала его своим недостойным губернской барышне поведением. Ищите другую кандидатуру.
А тут еще задумали Леня с Афанасием театр местный создать, как мол так, к нам театры приезжают, пьесы свои показывают, чем же мы хуже. Сказано, сделано. Стали пьесы ставить с актерами любителями опять таки из Носовского куреня.
Но опять, вмешался дьявол или Бог, не разберешь уже, так все перемешалось. В то время в распоряжение Черниговской межевой палаты для размежевания земель в Городнянском, Остёрском и Козелецком уездах прибыл в город некто Ванька Андрущенко. И не со злого умысла, а лишь потому, что гостеприимнее носовского куреня не было в городе места, поселяется этот Ванька тут. Но кто ж знал, что Ванька этот, состоял корреспондентом Герценского журнала Колокол, распространителем произведений всех революционеров от Огарева до Маркса, таем более что Черниговская громада, ни про какие революционные идеи слушать не хотела, а имела задачи больше просветительные, нежели преобразовательные.

И все бы нечего, да вот только стал частенько Ванька захаживать к Параске домой, когда Лёня отсутствовал, а потом еще и громаду вступил по рекомендации, Носа и Парасаки. Да и это нечего, казалось бы, привык Лёня к выкрутасам жены. Ну и что, что Ванька был младше Параски на десять лет, вон и Марковички, жены Афанасия, то же такие молоденькие бывали, а чем же я хуже, наверное думала Параска. Но не долго было счастие любовников, укатил Ванька в Москву, а когда получил новое назначение в Васильков, опять в Чернигов заехал, отпраздновать свою помолвку с богатой и молодой купчихой Смирновой. Вся громада пришли, а Леня остался дома утешать униженную и оскорбленную таким отношением к ней Параску.
Ну и хорошо, что не пошли. Андрущенко напился, стал кричать политические лозунги о свержении самодержавия, и просить распространить прокламации и листовки среди офицеров и солдат Черниговского полка. Все конечно напились и утром ничего не помнили, а при поиске опохмелу, одним из офицеров были обнаружены, вышеупомянутые смытные воззвания, о коих и было доложено куда следует. Арестовали всех, кто был на вечеринке, Леню с Параской конечно не тронули. Но вот уже сидя в остроге, к молодому революционеру Ваське подсадили засланного казачка, якобы выходящего на волю, через которого к Лёне были отправлены письма для предупреждения остававшихся на воле революционеров. Конечно же у подозреваемого в сношениях с революционерами поэта был произведен тщательнейший обыск, который однако не выявил ничего предосудительного.

Тем не мене Лёню из гимназии попёрли, по протекции жены губернатора написавшей, что «Прасковья Федоровна… не без греха и собою недурна. В кружке здешних так называемых «свитников» играет довольно важную роль.…По свойственной женскому полу велеречивости она, так сказать, «Эмансипэ». Напитанная тем, что слышит в этом кружке, она без толку и весьма некстати повторяет слышанное и приводит мысли о каком-то резком отличии, будто существующем между «москалями» и «малороссами»… Я считал бы полезным уволить Глебова с должности, лишить его права издавать «Черниговский листок» и сурово указать ему.»

И что на людей обижаться, что даже репетитором его не приглашали, мол сначала свою жену воспитай как следует, а потом и наших детей будешь. Захворала Параска, захворал Лёня, нервы не железные. Съехали с Чернигова к Параскиному отцу, в Нежин. Параске совсем худо стало, пришлось ворожеек искать, хоть по сану ее отцу было это и не положено, но больно дочь жалко. Выходили ее ворожки местные, а заодно и Лёню избавили от головных болей, зрение улучшилось. Стал Лёня сам изучать траволечение и ворожбу, да все в книгу записывать, а скоро и сам людей лечить начал, только вот денег то за это брать нельзя. Но тут опять Праска, не со злого умыслу, а для хозяйства, стала с людей за лечение Лёнино на кошель указывать, что на выходе из дома повесила, так от нужды и спаслись.
Но скучно интеллигенту в провинции, в Чернигов его тянет, но не дают ему работы в городе. Все друзья в ссылках. Хороший знакомый по громаде художник Федя Рашевский, помня соблазнение Параской его сына, и слышать про них не желает. Владыка Феодосий наложил запрет на книгу «Ворожба», не издавать, она не христианская. Пантелеймон, к которому обратилась Параска, только обещает, все как всегда, а тут еще и валуевский указ с запретом печатать тексты на украинском языке.

Однако, мир не без добрых людей, нашлись такие в Чернигове, в лице историка и писателя Ханенко, походатайствовали перед губернатором, назначить Лёню заведующим типографии с окладом в 600 рублей.
Опять стал дьявол выигрывать или Бог. Умерла Параска от рака. Убитый горем Лёня, поставил невиданный по размахам в Чернигове памятник жене, написал пронзительную эпитафию и целиком ушел в работу. И тут надобно сказать все пошло, как нельзя лучше. Вот как будто освободился человек от чар, скинул с себя груз, расправил плечи, вздохнул свободно. Он безусловно любил Параску, хотя наверное понимал, что безответно.

Друзья подобрали Лёне для ведения домашнего хозяйства домработницу и стали собираться у него по четвергам слушать его стихи, басни, пьесы, которые он теперь писал без остановок. За свой счет в своей типографии выпустил сборник басен, раскупленный мгновенно, стал почетным директором Черниговского театра. Его иногда даже печатают в Киеве и Москве. Однако валуевский циркуляр внес свои изменения, пришлось писать на русском, что у Лёни получалось не менее талантливо.

Заезжий гусар обрюхатил домохозяйку, Лёня успокоил ее женившись и усыновив ее ребенка. Она родила ему потом сына, но к сожалению он умер маленьким.

Последовавший после убийства царя террор и травля нигилистов, конечно сказалась на первом из них – Лёне. Так после головокружительного подъема, последовал глубокий информационный спад. Лёню не печатали нигде. Но он писал, стихи его тех лет расходились только в списках, зачитывались до дыр и до нас не дошли. Его пасынок Александр пытался собрать рукописи, но последующие революция и две войны доказали, что рукописи могут гореть.
Здоровье слабло, Лёня ослеп, став похожим на Эзопа, но звался полюбившей его детворой Дедушка Кенарь, потому, что никто из черниговских детей не знал, что говорить могут не только кенари.

Смерть примирила тихого нигилиста Лёню с городскими властями и церковью. Его похоронили у стен Свято-Троицкого собора, как самого почетного жителя Чернигова.

А кто в этой партии выиграл, Бог ли, дьявол?
Параски Хфедоровни могила затерялась, эпитафию ее переписали на многих надгробиях, а Лёнина могила стоит, сам недавно ходил видел.