Полумрак (много букв)

 Не хочу обьяснять причины удаления мной последнего поста.

Такое решение.

Все.

Взамен предлогаю, отысканное окончание старого рассказа, отрывок из которого я уже бросал сюда www.gorod.cn.ua/blogs/Recruter_18762.html

Чтобы не бегать по ссылкам тут приложен полный текст. Не мучайтесь.

Черт его знает, может действительно рукописи не горят.


Полумрак название конечно же уже сегодняшнее, модное, так сказать.

Полумрак

Виктор поднял ворот шинели, прикрыл им самую большую щель и для верности придавил своим ухом, пытаясь уменьшить противное лязганье вагонных колес. Отсюда конечно сквозило, но воздух был чистый. Он специально поменялся местом с молоденьким гимназистом, кутавшимся в башлык, чтобы не так несло чесночным перегаром от георгиевского дезертира.

- Ведь, этот дезертир, - думал Виктор, - что сидит теперь вдали, с белеющим в темноте кусочком недоеденного сала на нечесаной бороде и наградил меня этими мерзкими окопными вшами.

Вошь дезертира - есть вошь дезертир. Я своих вшей знаю, они у меня не такие злые и страшные. Они у меня, интеллигентные, культурные, можно сказать аристократические.

Почему я должен составлять рацион этой поганой окопной вши, пусть даже Георгиевской кавалерки? Почему она выбрала именно меня? Вот же рядом с нами, огромный рыжий дядька, похожий на Германию, сытый, жирный, сколько он может прокормить? Один нос чего стоит: как огромная гаубица „Большая Берта”, что била по Парижу. К тому же еще и храпит так , будто сам Зигфрид, победитель нибелунгов, дует в рог, призывая стаи борзых. Пусть бы и бежали на его зов. Может он специально трубит, показывая им на меня, как на зверя, которого и надо загонять? Меня и так все загнали и приткнуться некуда.

Отчего же эта окопная вошь с таким удовольствием ест мое тело, оно ни пропахло порохом и кровью убитых товарищей, ни покрыто коростою от бесконечных чесаний, ни исцарапано колючей проволокой в незаживающие и гниющие раны. Или ей, так же как и всем тут надоела эта война, и она просто захотела попить нормальной гражданской крови, без примесей этого оголтелого патриотизма, добровольной мобилизации, никому не понятных революций.

Он опять покосился на сидевшего рядом дезертира, и ему вдруг стало стыдно вот так вот обвинять человека невесть в чем. Он потерся спиной о доски и глубже затолкал руки в рукава шинели.

- А может это революционный солдат, - Виктор изменил направление своей мысли, - что помогал штурмовать Зимний дворец и стоял на митингах в Петрограде, а не гнил в окопах. Значит это и не окопная, а революционная вошь.

А может эта вошь и есть агитатор, что пришла к моим родным вскормленным вшам, учить марксизму и сейчас она выступает на митинге. Сейчас, где то на шее, за воротником. А ее слушатели бегают по спине и плечам и я даже чувствую, шпиков охранки притаившихся в зарослях подмышек.

Вот черт, откуда же взялась эта назойливая вошь. Она чем-то напоминает Троцкого. А может это и есть вошь Троцкого, перебравшаяся на солдата во время митинга. Может Троцкий на митингах не просто выступал с агитационными речами, а еще распространял на всех присутствующих своих революционных вшей. Что бы окончательно заразить своими идеями массы.

Если это так, то надо ждать еще больших опасений, чем я рассчитывал. Ее настойчивость и пропаганда может привести к возникновению тифа на территории моего тела и полной гибели. Однако может все закончится гражданской войной, когда мои родные столичные вши не захотят поддаваться большевицкой агитации и образуют где-нибудь в районе густо заросших волос свою добровольческую армию. Куда же прогонят они большевицкую вошь? Наверное, ближе к паху, где ей и место.

Хотя почему ей вообще должно быть где-то место? Она пришла от Троцкого пусть и идет к своему Троцкому. А если она совершит перманентное овшивливание всего вагона? Да что там вагона, состава? А может и всей России? А она, по-моему, и так завшивлена до основания.

Нет, перманентное завшивливание по Троцкому не произойдет, слишком много крестьян находится в составе. Я читал у него, что крестьянство – это всего лишь мятежная стихия, а главное движущая сила есть пролетариат. Странно, я ведь и не пролетариат и не крестьянин, а вши меня едят. Может я буржуй? Нет, все-таки это не может быть вошью Троцкого. Она бы меня не ела и не жила бы на мне. Значит это простая фронтовая вошь. Или крестьянская.

Интересно, а какие бы были вши у Вареньки Калугиной? Маленькие, нежные с кружевами вокруг лапок и белыми острыми зубками и таким же острым язычком?

Она всегда хотела эту революцию, можно даже сказать жаждала ее. Теперь все тонет в грязи и вшах.
И у них там похоже опять революция. Да что же они такие злые!

Виктор опять потерся спиной о доски вагона.
- Нет, это явно какие-то политические вши. Где же я их мог подцепить? На митинге я просто стоял в стороне, даже близко не подходил. На вокзале у меня еще была фуражка, и сидел я рядом с доброй украинкой и угощался холодными пончиками с яблочным повидлом. Нет. Только тут. И только от этого солдата.

Жизнь в борьбе. Пока идет борьба все живет. А как только наступит победа какой либо партии, придет неминуемая гибель. В моем случае вши меня доконают: свои ли, чужие ли - проиграю лишь я.

Мысли его остановились вместе с поездом и начали разворачиваться в другом направлении. Георгиевский дезертир тяжело вздохнул и подставил под дощатые стены другой бок. На улице послышались невнятные крики, к паровозу прохрустели по снегу несколько человек.

Сквозь щели начали проникать тревожные звуки за вагонами. Послышался лязг открываемого соседнего вагона. Большая Берта проснулся и начал громко кашлять.

После короткого лязга открылась дверь вагона. Яркий свет больно резанул по глазам.

- А ну вылазий! Проверка документов! – закричал стоящий в больной дымке света, молоденький паренек с винтовкой наперевес, в лихо сдвинутой набок кубанке с красной лентой поперек, грубо пришитой черными нитками. Паренек быстро оглядел присутствующих и пошел к следующему вагону.

Виктор поднялся с дощатого пола вагона и выгнул спину и высунулся из вагона и посмотрел вперед. Из соседнего вагона, здоровенный мужик с нечесаной бородой грубо вытаскивал верещавшую бабу, хватающуюся за свои клунки. Возле здания небольшого обветшалого вокзала стояли красноармейцы и курили. У их ног безразлично глядел одним глазом пулемет с заправленной патронами лентой.

Над висящим на вокзале красным транспарантом, Виктор прочитал название станции. Глаза его засверкали и на лице появилась еле заметное просветление.
В этот же миг, чья то грубая рука схватила его за ворот шинели и сильно дернула, вырвав медную пуговицу шинели с мясом.

- Кому сказано вылазь, благородие!

В помещении было тепло и пахло горевшим креозотом.

Двое красноармейцев быстро втолкнули Виктора в комнату.

Комната была небольшая, серая, с лепестками облупившейся штукатурки на стенах, но дорогим письменным столом посредине. На столе в беспорядке лежали кипы бумаг и деревянная кобура маузера.

За столом сидела Варенька Голубцова.

Она что-то сосредоточенно писала огрызком карандаша, не обращая внимание на вошедших. Виктор с удовольствием заметил, что короткая стрижка ей идет, но совершенно не идет эта кожаная куртка туго перепоясанная портупеей.
Пальцы ее были измазаны углем и мазутом и Виктор с улыбкой вспомнил, какая аккуратистка и чистюля она была там в Петербурге.

Не отрываясь от бумаги, она мельком брызнула взглядом на Виктора, но потом вернулась, остановила свой взгляд и на мгновенье провалилась в себя.

- Вы, - едва слышно прошептала она и как бы испугалась своего старорежимного обращения, покраснела и мельком оглянулась на стоящих в сенях красноармейцев, плюющих семечки прямо на пол.

Виктор стоя, гордо подняв голову и улыбался.

Варенька приняла прежнее выражение лица, осторожно отложила карандаш, откинулась на спинку стула, одернув кожаную куртку.

- Куда направляетесь?

Глаза Виктора блестели отблесками огня, отраженного от закопченной буржуйки стоящей в углу.

- Еду на Дон к Деникину. Пить кровь трудового народа!

Родившаяся улыбка уже не сходила с лица Виктора.

Красноармейцы в углу зловеще зашептали, позвякивая патронными лентами висевшими поперек их телогреек.

- Вы с ума сошли? Что вы такое говорите?

Варенька встала из-за стола, взяла карандаш. Потом так же неожиданно бросила его на стол. Глаза ее стали холодными и маленькими.

- Оставьте нас!

Красноармейцы застыли с повисшей шелухой семечек на губах и поочередно смотрели то на Вареньку, то на Виктора ничего не понимая.

- Я сказала, выйдите все вон!

Варенька с тяжелым грохотом прошла к двери и силой захлопнула ее за едва протиснувшимися задом красноармейцами. Потом быстрым почти неуловимым движением, она поправила остриженные волосы и бросилась к Виктору в объятья.

- Милый . Милый Виктор, как же вы беспечны.

Виктор поцеловал ее в грязную шею, пахнувшую креозотом, потом в губы.

- Я пришел за вами.

Варенька посмотрела на него с нежностью, в глазах ее стояли слезы. Она опять обняла Виктора, теперь уже еще сильнее, прижимаясь всем телом.

- Я не могу, вы же знаете, я мобилизована реввоенсоветом.

- Варенька, вы всегда выбирали не ту сторону. Вы что еще не поняли, что ваши большевики оборотни?

В коридоре послушался какой то шум. Варенька быстро отстранилась от Виктора, отошла к окну, вытащив из кармана куртки папиросу, закурила ее пустив дым в покрытое вензелями мороза окно.

- Вы голодны?

Она опять посмотрела на Виктора.

- Как окопная вошь, но это подождет.

Виктор сделал несколько шагов к столу и быстро схватил деревянную кобуру маузера. Варенька застыла с папиросой у рта.
Виктор выхватил маузер, направил его на Вареньку, быстро взвел курок и не целясь выстрелил.



* * *
Варенька открыла глаза. Прямо перед ее лицом нависало темное пятно лица Виктора, озаренное по краям желтоватым светом луны. Странно блестели глаза его.

- С рождеством,- прошептал Виктор и поцеловал Вареньку в щеку.

Варенька попыталась высвободить руку, но она зацепилась за бортик гроба. Варенька огляделась. Она лежала в гробу в только что разрытой могиле. Виктор навалился на нее всем телом и пытался поймать губами ее губы. Варенька грубо оттолкнула его.

- Вы с ума сошли, что вы делаете? Да вы пьяны!

Виктор сел на край гроба, у ее ног и посмотрел на луну.

- Варенька, вы что вообразили, что их кровь пьянит так же, как кровь питерских кокаинистов? Забудьте веселые деньки.

Варенька огляделась вокруг, лицо ее опять приобрело то холодное выражение, которое было тогда когда она выгоняла из кабинета красноармейцев.

- Что вы наделали?

- Освободил вас от должности.

Виктор вылез из могилы и подал Вареньке руку.

- Вы что думаете, что это игры?

- Вовсе нет. Знаете, не успел вам рассказать, моего папеньку расстреляли чекисты.

Варенька вылезла из могилы и злобно глянула на Виктора и отвернулась.

- Серебряные пули.

Варенька обернулась к Виктору и внимательно посмотрела в его глаза, будто зная, что они не обманут.

- Так-то Варенька, так что, какие уж нынче игры.

Виктор начал отряхивать шинель от грязи. Варенька смотрела на Виктора.

- А тебе ведь всегда нравилась голубая кровь, – Виктор взял Вареньку под руку и они пошли в сторону темнеющего горизонта леса.

- Что в Петербурге?

- Скучно. Раз пять расстреливали. Начисто испортили костюм. Вот одолжил офицерский, опять незадача, - Виктор просунул палец в продырявленный пулей мундир.

- Уже не знаю, во что и рядиться.