Семье из Донецка нужен дом. Пока живут в Редьковке

В Редьковку Черниговского района 47-летняя Эвелина Царевская приехала из Донецка, подальше от войны. Оставила там трехкомнатную квартиру. Сюда привезла маму и четверых детей: 10-летних Тимура, Олега, Яну и 8-летнюю Машу. Мужа никогда не было, и женщина об этом не жалеет. Говорит, не с ее характером. Романы в жизни случались, но не более. Четверых детей Эвелина взяла из детского дома.

Оздоровились



— Два года назад я очень боялась и не хотела уезжать из Донецка, — рассказывает Эвелина Царевская. — Мы с детьми только вернулись домой из санатория. Жили в 15 километрах от аэропорта. Бах, бах, каждый день — на психику очень давит. И 25 июля 2014 года с другими беженцами выехали в Бердянск. (Вывозил фонд Рината Ахметова). Думали, побудем месяца два, и все закончится. Не закончилось, нас повезли в Чернигов.

Кто с детьми дошкольного возраста — отправили в санаторий «Острей» под Меной. Со школьниками поселили в санаторий в Ладинке. Вокруг сосновый бор. 1 сентября 2014-го дети пошли в школу. Каждый день на учебу возили школьным автобусом. Кормили.

Получилось, в год, когда началась война, мои дети оздоровились как никогда: сначала море, потом лес.

(Вспомнился Чернобыль, 1986 год. Детей — не всех, конечно, — бесплатно отправляли на море в Евпаторию — Авт.).

Помог Новинский

— Занимался переселенцами фонд регионала Вадима Новинского. Когда счета Новинского арестовали, платить за проживание стало некому.

Как переселенцы мы два месяца получали помощь по 884 гривны, за это время надо было стать на биржу, устроиться на работу. Это получилось не у всех. Часть людей вернулись домой, в Донецк.

Мы начали искать жилье тут. Мне платят деньги еще и на детей. На каждого приемного ребенка по два прожиточных минимума плюс 35 процентов от этой суммы за их воспитание.

Знакомых тут не было вообще, я не знала, кто может помочь. Звонила по всем контактным телефонам, искала жилье даже не в городе, а в селе. Но так, чтобы можно было добраться в больницу. Нашли неплохой дом в Козельце, но когда хозяева узнали, что мы переселенцы, отказали.

«Аиста видели...»

— Через месяц нам позвонили из Редьковки: есть пустой дом, сдается в аренду. А нам как раз 6 марта надо было выезжать из санатория в Ладинке — уже собирались отключать воду и отопление. Поехали, посмотрели — целый дом, две комнаты, веранда. Унитаз, ванна в доме. Строился для переселенцев из Чернобыля. Сад большой, договорились с хозяйкой делить пополам. Она живет в соседнем селе. 6 марта 2015 года поселились в Редьковке.

Аиста видели. Малышне тут все интересно: вишни, яблони,абрикосы.

«Учусь колоть дрова»

— Мы в селе никогда не жили. Тут я подружилась с соседкой Катей Степаненко. Я не разбираюсь, она советовала: тут лук посади, тут — помидоры. Шесть соток засадили грядками — помидоры, огурцы, зелень, щавель. Тимур заинтересовался, горох сажал. Дети новому учатся: собирать урожай, убирать во дворе, готовить.

Мы, когда сюда ехали, не рассчитывали на помощь. А люди помогали. Матушка из местной церкви с подругой принесли консервацию, картошку, еще кое-что. Парень из Чернигова привез свой телевизор.

Как-то возвращаемся с племянницей из города, сумку с картошкой тянем. Сельский голова Валентина Петровна (Литвин) остановила, в сумку заглянула. Я еще удивилась. Потом смотрим — люди картошку нам тащат. Посадили девять соток. Уродила плохо, опыта мало. Зато летом свою молодую картошку ели. У нас ее так много не садят. В Донецке хорошо растут огурцы, помидоры, айва, персики.

Я еще не умею колоть дрова, Катя учит. Она живет одна, муж умер. Зимой дровами со мной делилась, молоко давала, картошку. Говорит: «Я так понимаю: если тебе плохо, а мне хорошо, почему тебе должно быть плохо?»

Всякие люди есть, и хорошие, и не очень — и тут, и там. Бывает, абрикос ребенок подберет, а уже кричат, что ворует.

«Вы там при Союзе?»

— Долго выясняли, что такое поречки. Оказалось — красная смородина. До войны в Донецке 30 гривен за килограмм была. А тут — 20-25 ведро, а если поторговаться, то и за 15 отдают. Рассказываю брату по телефону. Он: «Вы там при Советском Союзе живете?» Когда сказала, что тут молоко по 15-20 гривен за полторалитровую бутылку, — не поверил. В Донецке — 40. Сметана ниже 35 гривен за пол-литра никогда не опускается. Здесь — 15. В Чернигове в основном сельская жизнь. У нас там темп жизни был киевский.

Коров я боюсь. А дети уже нет. Хорошо, что в Чернигове всегда можно купить домашнее молоко, творог. У нас в Донецке — только по выходным. Или надо ехать 40 минут на маршрутке на центральный рынок, а цены там намного выше.

Любви не сложилось

Эвелина, как и ее мама, учитель математики высшей категории.

— Почему не устроитесь в школу? Учителей везде не хватает.

— Я русскоязычный учитель, плохо владею украинским языком.

Почему, будучи здоровой женщиной, Эвелина не завела себе мужа (хоть и неофициального), не нарожала детей?

— Большой любви не сложилось, — объясняет. — Пять лет я обдумывала, что мне нужнее, муж или ребенок. И в 35 лет заявила родным: собираюсь усыновить малыша. Два года уговаривала маму с отцом.

Тимур был смугленький толстячок, с голой попой, темноглазый. Я взяла его на руки, он прижался, обнял меня. Сейчас Тимур очень похож на моего покойного отца.

1 мая 2007 года открыли приемную семью.

До шести лет дети не знали, что они приемные. Когда им было по пять, я подумала: рано или поздно они все узнают. И лучше от меня. Начала их готовить. Сначала рассказала, что хоть я и мама, но не я их родила. Через год Олег поинтересовался: «Но кто-то же нас родил? Если не ты, то кто?» И я рассказала, кто их родители. Если потом, когда-нибудь, захотят их найти, я не буду препятствовать.

Только год назад Тимур и Маша узнали, что они родные брат и сестра по крови. И по маме, и по папе. Очень удивились.

У Олега тоже есть родной брат. Его усыновили в Италию.

У Яны никого нет. Когда братья дразнят ее, что не выидет замуж, говорит: «Ну и хорошо, возьму себе детей, как мама».

«Мы болеем меньше»

— Редьковка близко к городу, пять километров до окраины Чернигова, 15 — до центра. Трехкомнатный дом стоит 20-25 тысяч долларов. Пока снимаем этот дом, а там — как получится. Я хотела создать детский дом семейного типа на базе моей семьи. И взять еще одного-двух деток. Но для этого нужно свое жилье. Сказали, в Чернигове открыть детский дом семейного типа сложно.

Тут, в Редьковке, все пошли в обычную школу, и ничего, к нам нормально относятся.

Дети растут, многие диагнозы снимаются. В Донецке плохая экология, тут мы болеем намного меньше.

* * *

Посмотрела дом, в котором живет сейчас семья. Убранный двор. Трое детей Эвелины возвращались из школы. Симпатичная девчушка шмыгнула в дом. Тимур и Олег рассказывали, как ходили в школе в цирк. Хвастались, в какие кружки записались. Тимур говорил, что любит рисовать и нарисовал дома красивую картину. Живые, активные, ухоженные. Олег шел из школы на костылях (легких металлических, у него болезнь Петерса, разрушение тазобедренных суставов), Тимур шел рядом с братом.

— За родными бы некоторые так смотрели, как Эвелина за приемными, — говорит Екатерина Степаненко.

Хочется домой

— Честно говоря, хочу домой. И все они хотят, — признается Эвелина Царевская. — Для меня лично в 47 лет потерять жилье в Донецке, в которое так много вложено, — это кошмар. В Редьковке у нас до сих пор вещи в чемоданах, мешках, сумках.

Аренда этого дома закончилась в марте. Пока так живем. Платим всю коммуналку, около 1000 гривен, без субсидии. Летом коммуналка поднимется из-за газа. До 1 июля у нас скидка была бы 50 процентов, как для приемной семьи, где больше трех детей, если бы оформились официально. Но нужна справка, что в Донецке мы ничего не получаем. Спрашиваю: штамп ДИР вас устроит? Нет.

Мы сейчас в подвешенном состоянии: то ли оставаться, то ли возвращаться. Никакого жилья там быть не может, там ДНР. Стреляют, на улицах, клумбах, во дворах ставят растяжки, в любой момент на них могут подорваться дети, которые бегают где попало. Да и взрослые тоже. Кто ставит? Зачем? Кто свой, кто чужой? Все следят друг за другом, как в 30-е годы. Стали давать российские паспорта.

На блокпостах и с той, и с другой стороны смотрят на нас, как на врагов народа. Так было, когда ездила забирать племянницу Аиду. Еду на такси, и мурашки: тут венок, там венок...

Аида узнала, что ее гражданский муж начал водить в пустующую нашу квартиру любовницу. Люди позвонили, рассказали. Поехала разбираться. С мужем рассталась.

Назад вернуться не может, дорога перекрыта. А нам тут нужна ее помощь — вдруг детям путевки дадут на лето в санаторий, надо везти. У Маши осанка нарушена, у Яны кифо-сколиоз (искривление позвоночника). Все сердечники. А с мамой неходячей, 76-летней Эльвирой Абдуловной, кто останется? Аида ждет, узнает, как можно выехать.

Елена Гобанова, «Весть» №21 (697) от 26 мая 2016

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.