Волшебная сила искусства

Ну, не знаю, ребята… То ли это совпадение, то ли так звёздами на роду написано. В армии тоже ведь было всякое. Жизнь подкидывала ситуации, когда, кружась в восходящих потоках событий, смотришь на всю эту хреноверть и удивляешься: ё-моё, что за…

Взять хотя бы присягу. Торжественный зимний день, солнышко в спину, лютая морозяка, нервы натянуты и намотаны на кулак, а вокруг суета сует. Это как раз всё понятно.

Непонятно другое: почему, когда весь батальон от души шугал по плацу мятущееся эхо, раскатистыми залпами десятков глоток бабахая «ЗДРАВ!!! ЖЕЛАМ!!! ТАИЩ!!! АЛКОВНИК!!!», Лёлик Одесса, стоявший в моей шеренге, грохочущим баритоном вторил «ГАВ!!! ГАВ!!! ГАВ!!! ГАВ!!!». Так и прогавкал всю присягу. В таком случае, кому он, спрашивается, присягнул на верность? Симарглу?

А слышали бы вы, как он лихо расправлялся с арией Фигаро, чеканя шаг в общем строю!..

Или вот. Завели нас, молодых солдат, в хлеборезку в качестве неоколоченных боксёрских груш. Били в порядке живой очереди, для науки. Не в научных целях, конечно, а чтоб знали. И не так, что всем без причины да в рыло, а с индивидуальным подходом, правда, по сокращённой схеме. То есть:

– Фамилия?
– Сидоров!
– Чё, серьёзно? Получи, Сидоров!

Буц-буц-буц! – Сидоров падает, как бурдюк. «Выкиньте это дерьмо! Следующий!». Ни одного, отоваренного без повода – фамилии-то у всех имеются.

А я гляжу на это дело и смекаю, что очередь всё короче, вот-вот клешня краснорожего хлебореза укажет мне путь в Валгаллу, которым уже отползла добрая дюжина поверженных бойцов. Надо что-то думать. Ага, выхватываю из внутреннего кармана блокнот с ручкой, быстро рисую лопоуxую конопатую морду в берете и тельнике, кричащую оскаленной пастью «БЛ*ДОЯЩЕРЫ МАНДОХ*ЕВЫ!!!».

– Какого, мля, ты там чёркаешь? – на меня грозно надвигается свирепый хлеборез.
– Заипашь ему художественно, Воха! – ржут хлеборезовы кореша.

Успеваю написать возле морды «Вова», вырываю листок и сую его под нос прототипу.

– Смотри! Узнал?

С хлеборезной хари сползает свирепость, Вова недоумённо хлопает рыжими ресницами, рассматривая картинку. Лицо становится человечнее, на нём проступает простодушная улыбка.

– Ну, млять, художник… Ну, ты в натуре!.. Не, ну япона жеж мать, яманарот!.. Зёма, зыбай прикол! – показывает он рисунок корешам. Их ржание переходит в уханье наподобие совиного, следует ряд эмоционально окрашенных непарламентских фраз. И звучит неожиданный вердикт:

– Свободны, духи! Собирайте «мёртвых» и валите!

Не веря своему счастью, те, кого не успела задеть карающая длань хлебореза, уводят спотыкающихся товарищей к выходу. А мне, в который раз, вспоминается выражение «волшебная сила искусства».

Но всё это меркнет по сравнению с фекальным кошмаром, в эпицентре которого очутился солдат гвардии Деремуха, фамилия которого по этическим причинам была изменена без ущерба для её смыслового наполнения: Дерьмуха.

Будучи дневальным, он прочищал засорившийся унитаз путём швыряния в гущу каловых масс взрывпакета. Благодаря солдатской смекалке в казарме забил фекальный Бахчисарайский фонтан, в котором чуть не утонул находчивый Деремуха. За что (и многое другое) был оперативно комиссован в дурдом, а потому не успел всерьёз подорвать боеготовность родной роты.

После его отхода в мир иной медицинской парадигмы выяснилось, что подушка, на которой он спал, являет собой остров сокровищ в миниатюре. Вместо положенных по Уставу пуха и перьев она служит вместилищем засохших хлебных корок, гнутых вилок, стреляных гильз, взрывпакетов, элитных портянок из бархатного клубного занавеса, махрового полотенца для чистки сапог, офицерских погон, рыльно-мыльных принадлежностей, стрёмного журнала на зарубежном языке и колоды карт эротического содержания.

Судьба двух последних лотов сложилась не столько кудряво, сколько витиевато и заслуживает триумфального шествия по экранам страны.

Впрочем, это уже совсем другая история и я прекращаю дозволенные речи.