сплав

необходимое предуведомление: чрезвычайно много буков. без спецадаптации не читать!


Поднялись за третьими петухами. Серело. Малой полез в трубу за садлом. Сокиры с пилами с вечера были славно подготовлены: сокиры замочены, а пилам разведены и наточены зубья.



Над рекою ползли клочья серого тумана. Човен принял троих и скользнул по розовой речной утренней глади. Грести взялись все, течение перемогали с трудом.



Под левым берегом с пушечным гулом вскинулся большой окунь. Хлопая крыльями, на воду опустились уточки и принялись кормиться, выставляя белому свету попы с хохолками. За спиною, в поселении, замычал теленок. Бреханули собаки, сонно и лениво, не то, что с вечера.



Продвигались небыстро. Журчала вода вдоль борта. Поскрипывали уключины. Слава Отцу, плыть было не очень далеко. Сразу за поворотом ткнулись высоким носом в узкую полоску прибрежного песка.



Похватали инструмент, двинули в лесок. Там они и стояли, два десятка красавиц-сосенок, одна в одну, не видать вершину, аж шапка упала. Прямые и стройные, как на заказ.



Постояли. И – взяли! Принялись пилить ту, что стояла ближе к реке. Пила пела, зубья радостно хватали живое пахучее дерево, выплевывали ароматную мякоть. Раз-раз-раз! Жалобно хрустнул ствол, ощерился распилом.



Трое уперлись в длинный танцующий ствол. Ииииииииии! Шшшшшухххх! И первая сосенка легла к их ногам. Зачмокали сокирки, снося ветки вдоль всей красотули.



Вот снесена верхушка – и первую лесину в плеть поволокли к воде. Солнце высунулось уже из-под небокрая. Трое перевели дыхание – и двинули за следующим деревцом.



Вторую сосну свалили так же лихо, но дыхание уже стало похрипче, когда выволокли тяжеленное дерево на берег. И – снова обратно, хотя и руки, и спины, и ноги уже почувствовали некоторый свинец.



Лихостью больше не брали. Сосредоточились на точности и экономности движений, на неспешности и основательности. Пилили в этот раз намного дольше, да и валили надсаднее. Хрипя и раскачиваясь, поволокли налитый тяжестью тонкий ствол к воде.



Выволокли – и попадали вокруг. Подышали, повалялись. И – опять.



Неспешность пилы. Посреди запила остановились. Зачем-то вытащили пилу, глянули развод. Отличный развод, и зубья горят остротой. Ну, передохнули? Завели снова – и допела до конца пила, до тонкого щелк! Натужно уперлись, захрипели. Сосенка поводила головкой – да и пала, с треском и шумом.



Неторопливо почистили ствол. Уперлись – потащили. Гладкая и прямая, сосенка норовила зацепиться то за кусты, то упереться в пеньки, которые раньше ими не были замечены. Но – выволокли и эту. Дыхания не хватало, грудь горела огнем.



Но трое были упорны. Еще несколько стволов притащили на берег. Неизбежно наступало время середины дня. Неотвратимо близилась половина деревьев. Когда десятое легло на бережок, не сговариваясь, направились к човну и достали узелок.



Что за кружок – три человека! Просторно, вольготно расположились вокруг хлеба с садлом на белой полотнинке. Пяток моченых яблочек, глиняная баклага с молоком из погреба. Легкий звон в ушах, тонкий, комариный, говорит о том, что время остановилось. Лежи себе на спине, вытягивай гудящие ноги в плетеных из кожаных полос моршах.



Солнце через закрытые веки светит розовым светом, когда моргаешь – видишь, как скользят по глазному яблоку вслед за веком верхним полупрозрачные призрачные тени. Старые говорили, что это нерожденные потомки сидят в глазу и смотрят на свет отца небесного, куда и им когда-то предстоит придти, чтобы слово узнать и дело делать и стремиться в строй неспящих на дальних перекатах. Резвитесь до поры, внуки с правнуками, скользите по стеклу глазному вслед за веками. Весело вам там вместе!



А нам весело здесь.



Поднимались без сигнала. Потянулись двое за малым. Бодро пошлепал малой к оставшимся деревьям, которые мирно раскачивались, баюкая в кронах ветерок.



Только приноровились, как прилетел дятел. И ну долбить самую большую сосенку. Ждали терпеливо. Известное дело, кем бы ты ни был, а дятла не трожь. Всем поколениям детей у осенних костров рассказывают старую правду о городах семиградья. Как они процветали, выросли на всю великую степь, как подчинилась князьям семиградским вся земля, как в каждом украйке, в каждом дворе собирали дань семиградскую, тяжелую. Как возгордились жители разноцветных городов и спорить стали с отцом небесным и с матерью великой. Как перегораживали реки и срывали горы, неузнаваемо меняя лицо земли и не давая предкам на перекатах видеть родную родину и защищать ее от чужих чужаков.



И как чашу терпения переполнил семиградский воевода, которому дятел мешал спать под деревом. Наложил воевода стрелу и пустил в птицу. Не успел дятел упасть на землю, как вышла вода из земли-матери. И поглотила вода все города семиградские, все пристани с белопарусными кораблями, все поля с золотыми колосьями, все подземелья с тысячей тысяч кладов золотых и серебряных, всех людей и всех животных.



Схлынула вода через три дня и три ночи. Ни следочка не осталось от семиградья. Только память и урок для потомков.



Полетела птичка-невеличка, красная шапка. Стали трое уже и поторапливаться, потому как солнце в небе послеобеденном начало дымкою окутываться и выцветать. Из-за леска потянуло холодком, ветерок вновь проснулся и бойко пригибал траву и кусты.

Шел шквал. Троим выпало выбирать: то ли схоронить стволы и човном поторопиться в поселение, то ли вязать плеть и рискнуть сплавлять ее до стереженя в непогоду.



Мнения разделились, двое были за то, чтобы отложить сплав на завтрашний день. Но малый налег на то, какими трудами дались стволы и как давно они ждали этого лета, чтобы повалить рощицу. Будет у них настоящий дубок, смогут они ходить далеко вверх и вниз по реке, брать много рыбы, торговать ее на большом торжище. А то и до самих чермных вод добраться, чтобы у кормщиков прямо менять разные заморские ценности!



Перемог малый, знал, на что давить. Трое теперь не медлили. Спустив в воду до половины все стволы, сгруппировали будущую плеть. Нарезанным ракитняком принялись оплетать толстые нижние части, придавая нижней части плети устойчивость и неколебимость.



Небо от заката тем временем переменило цвет с голубовато-белесого на свинцовый, небокрай стал наливаться черно-фиолетовым и оттуда покатились волны ветровых ударов. Налетит ветер – и клонятся деревья и кусты до земли, поверхность реки сморщивается злыми и мелкими волнами, а над дорогою столб пыли ввинчивается в зенит.



Трое тем временем заканчивали плести середину плети. Малый стоял по пояс в воде и держал нижний край за плетеный поводок. Плеть выходила тяжелой и неподатливой, потому страховаться и упирать тяжелый конец в коряги было опасно, потом троим могло оказаться не под силу вывести его на чистую воду.



Загрохотало. Мимолетную и пока дальнюю вспышку молнии они пропустили, были заняты плетением. Раскатисто и тяжко покатался в головах низкий звук. Ветер спал – и ударил первый заряд дождя. Мгновенно все стали насквозь мокрыми, вода полилась по глазам. Впрочем, плеть уже давно заставила все троих нырнуть не по разу. Дождь не добавил хлопот.



Плеть была готова, скреплена в четырех местах. Перевернутый пузом вверх човен затянут был чуть выше середины. Пора было выводить плеть на воду.



Длинными шестами орудовали трое, покуда доставали до илистого дна, но скоро оно круто ушло в низ, в неведомую бездну черного речного русла. Теперь они взялись за весла, для каждого из которых приготовили они козлы по пояс себе примерно. Навалились грести дружно, ведь нужно было немедля войти в поворот, а дальше, через каких-нибудь три полета стрелы, у противного берега было гирло маленького стережня, в который нужно было воткнуть голову плети – и прибиться к берегу.



С тех пор, как и дед, и отец троих разом покинули их, отправившись к предкам на дальних перекатах, ни разу не было им так страшно, как сейчас.



Вовсю распоясались молнии, они били уже над самой головой в разные точки на берегах. Того и гляди, могли ударить в плеть, несущуюся по реке. Течение подхватило и влекло неудержимо вниз тяжелую плеть. Трое гребли изо всех мальчишечьих сил, плеть слушалась, но слишком медленно.



Вот показался верхний край поселения. Лиловая молния изловчилась – и саданула в сухой дуб, что стоял на краю праздничного луга. Дуб зашатался и вспыхнул свечою. Но налетел ветер и крупный проливной дождь, залился огонь, погас.



Плеть медленно приближалась к правому берегу, но стремительно, словно оборвавшийся пес, неслась вниз, по течению. Река набухла, видимо, где-то выше по течению дождь лил уже давно, потому уровень воды стал выше, а течение ускорилось.



Все ближе гирло стережня. Все ближе плеть к правому берегу. Трое мальчишек бешено гребут, ном плети разворачивается в сторону гирла.



Но вода, масса воды, тянет всю плеть мимо гирла. Не хватает скорости плети, чтобы проткнуть наискось мускулистое тело реки. И даже скользнуть по ее спине не выходит.



Темная вода с ревом тянет плеть вниз. Совсем близко проносится гирло стережня. Все, не удалось, теперь нужно придумать новый план, что делать дальше.



- Прыгаем?



Нет, малой против, а это значит, что все трое останутся на плети и будут стараться пристать к берегу поближе к поселению.



Ветер, полосы дождя, молнии. Дождь так плотен, что воздух насыщен не каплями и потоками, а ушатами и озерами. Возникает такое ощущение, что верхний слой воды в реке поднялся в воздух порезвиться, полетать. Они не удивились бы, если бы и рыбы стали юркать между каплями, а сомы – проплывать медленно и торжественно, как луна в полнолуние.



Малой кричал, что пора прекратить грести, пусть неуправляемую плеть приткнет к берегу. Они залезли под човен. Теперь можно хоть немного приоткрыть веки, до этого момента беспощадно заливаемые водой, и посмотреть.



Но ничего не видно, стоит стена воды. Плеть несется по течению, ее обгоняют зеленые островки свежесорванных ветвей, сдутые копны сена, мусор, щепа, доски. Иногда плеть задевает за что-то под водою – и вздрагивает, но не замедляет свое движение.



Берег налетел вдруг: из-за стены выставило мощную наклоненную низко ветвь прибрежное дерево, плеть резко остановилась, налетев толстым концом на препятствие. Они покатились по стволам. Плеть на мгновение застыла – а потом ее стало разворачивать течение. На глазах у троих толстая ветка дерева смахнула човен в воду.



Плеть стала оборачиваться – и вдруг выдернула толстый конец из невидимого плена. Теперь все быстрее она стала двигаться снова по течению, медленно возвращая нижний конец вперед.



- Теперь прыгаем! – закричал малой, тыча пальчем в сторону човна.



И они прыгнули. Через некоторое время все трое сидели в притопленном човне, который прибило к берегу, прижавшись друг к другу. Непонятно, как это возможно, но они уснули.



Одному из троих приснился сон, в котором они распустили оба паруса новенького красавца-дубка, входя в чермные воды, где свежий ветер налетал и наполнял их легкие запахом неведомого и белые птицы вились над голово. Птицы пронзительно кричали. Волны ровно катили им навстречу и расцветали белыми завитками пены. Ветер, обернулся и подул им в корму – и дубок летел птицей, перепрыгивая с волны на волну, а они сидели у руля, обнявшись, втроем.



Да, именно так они и сидели.



Солнце разжелтилось вовсю и висело над самым закатным небокраем. Шквал исчез. Повсюду виднелись его следы, кроны деревьев стояли дыбом, река было полна обломанных сучьев и листьев.



Они сидели в човне, полном грязной воды. Неподалеку на берегу валялось весло, а ниже – еще пара весел плавала у самого берега. Плети не было видно и следов.



Ну что ж. Встать, выливать воду из човна, вылавливать весла. Если постараться, можно до темноты еще оказаться в поселении. Как всегда после шквала, было холодно, все трое замерзли. Малой вскочил первым. Как всегда.



Собрав весла, он вернулся к човну. Двое стояли у човна и глдядели в него, словно зачарованные.



В воде, едва умещаясь между бортов, застыл, словно уснул, едва шевеля усищами, каждый длиною с малого, огромный серый сом.



Такого никто и никогда еще не добывал в их поселении. Брали неводами стерлядь в стережне, иногда попадались рыбины с длинными загнутыми носами и в панцирях квадратиками. Брали блестящих коропов с ногу величиной. Окуни иной раз попадались. Карасей любой малыш тягал без счету. Ерши, уклейки, вьюны, бычки – их и за рыбу-то никто не считал.



А вот сомов ловил только кузнец. Выковал он стальной гак, натягал жил из воловьих туш – и во всякий год в травне и червене плавал по реке вверх-вниз, время от времени гулко хлопая по поверхности воды своех похожей на лопату ладонью.



Но и кузнецу никогда не попадался сом такой величины.

И повеселели трое.

Пусть плеть пропала в безвестных далях речных поворотов. Они снова отправятся вверх по течению, только теперь поднимутся выше, а большую плеть разобьют на две небольшие. И дубку непременно у них быть!



Зато завтра в поселении будет великая уха и большой пир.

Им будет что рассказать на пиру о своих приключениях.



А кузнец – обзавидуется!

июнь 2010