Замри, умри, воскресни
Замри, умри, воскресни
Экспериментальное пространство – это «театр на ладонях». Сто стульев, расставленных на сцене, сто пар глаз, внимательно наблюдающих за происходящим. Рядом, и почти что с тобой самим. И эта близость выводит диалог «актер – зритель» на новый уровень понимания.
Пьеса, выбранная для премьеры проекта, – одно из самых известных произведений, написанных для театра в ХХ веке. Она неоднократно экранизировалась, по ней поставлены опера и радиопьеса, ее запрещали в «советском секторе» Берлина – и за нее же автору дали Пулитцеровскую премию.
«Простая пьеса, в которой присутствуют все сложные темы; и сложнейшая пьеса, где я с любовью рассказываю о простейших вещах на свете».
Согласно топографии «городка» (Гроверс-Корнерс, штат Нью-Гэмпшир у границы с Массачусетсом, население – две тысячи шестьсот сорок два человека), зрители находятся по ту сторону зеленых городских садов. Кукуруза, фасоль, розы, гелиотропы и изобилие лопухов и подсолнухов... Сквозь эти условные заросли смотрим мы на тихую и, как кажется поначалу, лишенную особых событий жизнь горожан. И параллельно скольжению сюжета все больше наполняемся внутренней тревогой, которая к концу спектакля должна дойти до горлышка и выплеснуться наружу. Сопереживание станет узнаванием, идиллия – драмой.
Нет, зритель, «проживя» в Гроверс-Корнерс тринадцать лет, не поймет смысла жизни. Но кое-что важное о ней он поймет обязательно.
В спектакле, который поставил главный режиссер театра Андрей Бакиров, заняты 22 актера. Репетиции еще идут, и до премьеры говорить об удавшихся или неудавшихся работах нет смысла. Правда, уже сейчас можно отметить, что очень точно сделан выбор актера на роль Рассказчика – Помощника режиссера. В исполнении Алексея Щевелева он выглядит и опекуном, и братом, и добрым ангелом. Любящий, светлый, знающий, что впереди – и оттого печальный взгляд.
– …Вы знаете, ведь в Вавилоне когда-то жило два миллиона человек, а все, что до нас дошло, – это имена царей, несколько договоров о покупке пшеницы. Но ведь каждый день все эти люди садились ужинать, и отец возвращался домой после рабочего дня, и из печной трубы поднимался дым – совсем как здесь… Даже когда речь заходит о Греции и Риме, оказывается, что все наши знания о повседневной жизни людей почерпнуты из отрывков шутливых стихов и комедий, которые греки и римляне сочиняли для театра. Поэтому я бы хотел замуровать экземпляр этой пьесы, чтобы те, кто придет через тысячу лет, могли узнать о простых событиях нашей жизни, а не только о Версальском договоре или о войне Севера и Юга… Вы понимаете, что я хочу сказать? Вы, кто придет через тысячу лет после нас, смотрите, как мы жили в начале двадцатого века в маленьких городках к северу от Нью-Йорка! Вот как мы росли, женились, проводили день за днем и умирали — вот какими мы были.
То, что это именно наш городок, зритель понимает с первых секунд спектакля. Почти одновременно приходит и догадка: речь не только об этих нескольких людях. Панорама намного шире, здесь человек – и человечество. Будни – и вечность.
Это очень странная пьеса. Театральная условность, согласно задумке самого автора, доведена в ней до предела – но и чувства, и переживания героев открыты и выпуклы максимально. «Наши искания, наша надежда, наше отчаяние – в нашем собственном уме, – объяснял Уайлдер. – А не в предметах и не в декорациях». Оттого на сцене – воображаемые сады, воображаемые улицы и дома…
Но – реальные люди. И лестницы. У каждого своя.
Вера Едемская, «Семь дней»
Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш
Telegram.