Мобильная версия сайтаВадим Руденко: «Есть три дирижера, которым я не могу отказать. Один из них — Николай Сукач»
Если кого и называть любимцем публики — то это Вадима Руденко. Музыкант с мировым именем, лауреат Международного конкурса пианистов Королевы Елизаветы в Бельгии, лауреат Международного конкурса пианистов им. Паломы О’Ши, победитель Международного конкурса им. Дж. Виотти, дважды лауреат Международного конкурса им. П. И. Чайковского, он путешествует по миру, выступает в лучших концертных залах… И каждый год — вот уже много лет подряд — приезжает с концертами в Черниговскую филармонию.
И черниговские слушатели платят ему преданной любовью.
— Вадим Леонидович, вы начали играть в 4 года, правильно?
— Говорят, да.
— Но это же было не так, что вас взяла мама за руку и привела в музыкальную школу? Вы редкий случай…
— Нет, боже упаси, нет! Сначала сам захотел. А когда поняли, что я, видимо, не совсем бездарный, и стали со мной заниматься — тут я уже, естественно, не хотел. Потому что вначале это была игра, а потом началось вкалывание. Меня увезли из моего любимого Краснодара и перевезли насильно в Москву, которую я тогда терпеть не мог, поселили в коммунальную квартиру — и в общем, мягко говоря, такое небезоблачное получилось детство… Но достаточно быстро у меня появился стимул начать как-то заниматься. Потому что это были 70-е годы, и я видел, как известные музыканты, родители моих же одноклассников, ездили за границу, смотрели мир, привозили жвачку, привозили маленькие машинки, красиво одевали своих детей… И я понимал, что если буду хорошо заниматься, то и я смогу привозить машинки, жвачку… и даже, может быть, кока-колу.
— И джинсы!
— Ну, джинсы это было что-то такое совсем неземное! Так что сперва у меня были такие вот стимулы. А позже, когда я повзрослел и понял, что дело не только в джинсах, уже, в общем, поздно было что-то менять или отступать. Тем более, что все достаточно успешно шло…
— А что, собственно, стало точкой отсчета, когда вы поняли, что это — ваше? Вот для себя когда поняли?
— Наверное, лет в 13—14. Это когда я получил премию на конкурсе «Концертино Прага» — и понял, что мне награду дали не просто за красивые глаза. На этот конкурс было дикое количество отборочных туров — областной, республиканский, всесоюзный… И только один человек от Советского Союза получал право сделать запись и отослать ее на конкурс. Там — не зная имен исполнителей, под шифрами, — велось прослушивание, и уже лучшие две-три записи раскодировали — и тогда только узнавали, кто же это играл.
Абсолютно анонимно и честно, никаких этих вот штучек быть не могло, которые сейчас происходят на конкурсах.
Так вот, когда я стал победителем этого конкурса, в 13 лет, я поехал в Прагу, за границу, в первый раз, получил какие-то деньги, купил кубик Рубика… Ребенка ведь заставлять сложно, ему нужно все время какие-то «взятки» давать, пусть в виде игры с каким-то поощрением — иначе трудно объяснить, зачем это надо. И я в этом плане был абсолютно не исключением.
— В этот раз вы выбрали для исполнения Третий концерт Прокофьева. Почему такой выбор? Мне казалось, вы чаще исполняете в нашем зале вещи романтические?
— Я включил Прокофьева в репертуар, потому что мне хотелось сыграть что-то не часто исполняемое, из двадцатого века… Учил в цейтноте — за неполных две недели, абсолютно с нуля. До этого не было времени, много гастролей, и пришлось работать очень интенсивно.
— В рецензии на один ваш киевский концерт встретила фразу: «Даже истасканным Рахманинову и Чайковскому придает он новое звучание». Так обидно стало и за Рахманинова, и за Петра Ильича. А на ваш взгляд — неужели они действительно «истасканы до дыр»? Мне кажется, они просто любимы?
— Вы знаете, это опять же два в одном: они истасканы, потому что любимы. Для себя, если бы мне нужно было выделить кого-то одного, я бы выделил Рахманинова. Как композитора, да и как пианиста тоже. Мне он ближе по сути. Хотя думаю, что я в этом плане абсолютно не оригинален. Огромное количество пианистов, если попросят назвать кого-то одного, выберут Рахманинова.
А публика непредсказуема. Вообще люди делятся на три категории — тех, кто ходит «на композитора», на конкретное сочинение и третьи — на исполнителя. Если брать просто широкую массу людей, абстрактную, то, наверное, такие в хорошем смысле «шлягеры», как Первый концерт Чайковского будут людям ближе, чем, скажем, Второй Бетховена — но это еще и потому, что Второй концерт Бетховена они просто реже слышали. Семьдесят процентов просто не слышали, двадцать слышали, но один-два раза и не запомнили, а десять процентов – которые его знают… Но все равно так уж устроены люди, что они воспринимают больший романтизм, большую мелодику. Да и просто романтических концертов в принципе написано больше, чем классических. У Бетховена их пять, у Моцарта больше, но исполняют все равно лишь несколько — а романтические вещи — все-таки это и весь Рахманинов, и Шопен, и Сен-Санс, и масса всего.
— Вы на бис любите играть? И как выбираете, что сыграть, какой кусочек исполнить?
— Вот точно могу сказать, что никак не выбираю, понятия никогда не имею, что буду играть на бис. И порой, когда уже начал играть — думаю: господи, зачем же я это начал!.. Никогда не знаю, что буду играть, у меня с этим очень сложно.
Насчет люблю не люблю играть на бис — как пойдет. Если в том смысле, что некоторые по десять раз выходят бисировать, то нет, не люблю.
— С Черниговом вас связывает только музыка? Иногда слышишь разговоры — что не может же он к нам приезжать просто ради музыки, наверное, у него здесь какие-то родственники или еще что…
— Нет никаких у меня здесь родственников близко даже. Я просто очень люблю главного дирижера вашего оркестра, просто вот по-человечески… И очень люблю приезжать в Чернигов. Города, в которые ты приезжаешь достаточно часто — а я езжу по миру много, — становятся тебе более дорогими, и ты становишься им более дорог, прирастаешь к ним. Правда, важно не перешагнуть грань, когда ты уже надоешь всем! С одной стороны, играешь все время разное (а я стараюсь одно и то же не играть), но все же, когда так часто один и тот же пианист приезжает, это может кому-то надоесть. Хотя, если кому-то надоедает, он может просто не приходить на концерт, правда же?
— Верно ли, что есть три дирижера, с которыми вам комфортно играть — и один из них — дирижер Черниговской филармонии Николай Сукач?
— Мне комфортно играть со многими дирижерами, но есть три из них, которым я не могу отказать независимо от условий, которые они предложат, и прочее… И Николай Васильевич — один из этих дирижеров.
— А на рояле нашем вам комфортно играть? Такой болезненный для нас вопрос…
— Это он не для вас болезненный, он для меня болезненный! Потому что играть-то мне на нем приходится. Музыка не везде в таком загоне. И мне кажется, средства, выделяемые на культуру, должны идти не в одну какую-то дыру, которая удобна чиновникам. Уж наверное для филармонии можно деньги найти? Ведь далеко не в каждом провинциальном городе есть академический оркестр! Я понимаю, что это дорогое удовольствие, но не что-то неподъемное.
— Не было ли у вас мыслей о том, чтобы организовать свой музыкальный фестиваль?
— Вы знаете, идея такая есть, но пока — на уровне идеи. Потому что организация фестиваля — это прежде всего серьезная административная работа. Я могу пригласить хороших музыкантов, которые будут участвовать в фестивале, — это, может быть, и Денис Мацуев, Николай Луганский, Александр Князев, Вадим Репин — люди, с которыми я общаюсь, дружу… Хорошие дирижеры, хорошие оркестры. Но для этого нужны деньги. Значит, нужно искать эти деньги, куда-то их ходить просить, выбивать… Короче говоря, когда вот уже совсем окончательно я до этого дозрею, я фестиваль сделаю.
— Как вы относитесь к джазу?
— Я очень люблю джаз, хотя не могу сказать, что я умею его играть… Из пианистов люблю Питерсона, если джаз вообще – то обычный классический джаз, блюз. Не люблю большие джазовые коллективы. Для меня идеально — контрабас, саксофон с кларнетом, ударник и клавиши. Всё. Огромные коллективы, диксиленды… — я готов отдать им должное, но это не джаз. Не тот джаз, который джаз.
— Вы живете ведь не только музыкой?
— У меня есть семья, есть дети, которые занимают огромное количество времени. Особенно если я долго отсутствую, то, когда возвращаюсь в Москву, я, конечно, все время с ними. У меня есть друзья, я люблю общаться, люблю компании, ездить за город, люблю машины — водить машину. Люблю телик смотреть! В основном такие фильмы или передачи, в которых не надо напряженно думать и страдать, что-то такое легкое, простое – типа Джеймса Бонда, «Сокровищ нации».
— Ваши дети занимаются музыкой?
— Один, да, занимается, ему шесть с половиной лет. А другой пока не занимается, потому что ему всего год и четыре.
— Старший занимается с удовольствием?
— Нет.
— То есть это вы за него решили…
— Я ничего не решал, просто мне кажется, что лучше, когда ребенок вместо того, чтобы целыми днями смотреть мультики, занимается музыкой. Это не значит, что он будет музыкантом. Я и не буду этого определять, это определит его педагог. Если он сочтет, что парень одаренный, то да, а нет — так зачем.
***
В этот приезд Прокофьев в исполнении Вадима Руденко не прозвучал — его заменили Сен-Сансом. Как изящно высказался, сдерживая эмоции, дирижер оркестра «Филармония» Николай Сукач, рояль филармонии не выдержал атлетического пианизма, который считается отличительным прокофьевским стилем…
— Не тот инструмент, — объяснил и Вадим Руденко. — Не держит строй, плывет…
Следующий приезд намечен на весну — пианист пообещал, что сыграет для наших слушателей пять концертов Рахманинова за два дня. «Если будет на чем…»
Вера Едемская, фото Вадима Ивкина, «Взгляд»
Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш
Telegram.
Экспорт новостей
