Всю жизнь Петр Тимошенко мечтал стать отцом

Не стал. Когда был молодым, стеснялся обращаться к врачам по поводу своей «мужской бездетности». Да и не очень-то верил, что они помогут, потому что до сих пор убежден: в концлагере 326 (VI-К) Зенне-Штукенброк (Западная Германия), где он провел более трех лет, над узниками проводили медицинские эксперименты — постоянно делали какие-то инъекции. В результате мужчины не могли иметь детей.
— Родом дядя (брат моего отца) из села Лариновка Новгород-Северского района. Из большой семьи. Кроме него, еще три брата и сестра. У всех есть дети, — рассказывает племянница щорсовца Петра Тимошенко Людмила Мирошниченко. — В 1940-м он попал служить в Севастополь. Не был бы здоров, на Черноморский флот не взяли бы. А домой вернулся немощным. В 25 лет.
Его ровесники, уцелевшие на войне, в мирное время еще имели шанс быть счастливыми. Даже покалеченные, они любили женщин, женились, растили детей. А дядя страдал всю жизнь.
— Самая тяжелая судьба — это судьба пленного, — тяжело вздыхает мужчина.

Он попал в плен в июле 1942-го — когда после восьмимесячной обороны Севастополь захватили немцы. Был одним из 78 230 пленных (такую цифру называет военный историк Г. Ванеев в книге «Севастополь 1941-1942. Хроника героической обороны», в то время как немецкий генерал Курт фон Типпельскирх указывает другую цифру — 100 000) — защитников города, которые остались живы.
— Там был настоящий ад. Немецкая артиллерия непрерывно обстреливала Севастопольскую бухту. Из-за этого не стали подвозить подкрепление и боеприпасы. Город в осаде. Было много раненых. Эвакуироваться могли единицы. Люди впадали в отчаяние. Некоторые искали спасение в море. Бросались плыть — и погибали. Как сейчас вижу: вода красная от крови, а в ней — сколько видно — тела погибших моряков. Мы все там были обречены. Не знаю, как удалось выжить.

Уцелел он и в лагере, на братском кладбище которого с 1941-го по 1945-й было похоронено более 65 тысяч военнопленных. Одной из главных причин массовой смертности в Зенне-Штукенброке исследователи называют голод. Узникам давали 150-200 граммов хлеба из сухих обрезков сахарной свеклы с примесью древесной муки и баланду из неочищенного полугнилого картофеля, кормовой свеклы или только из брюквы. Чтобы не умереть, люди ели кору, листья, траву, искали пищу в мусорных баках.
— Да еще и эти уколы, — вытирает слезы Петр Лаврентьевич.
После освобождения в 1945-м его направили на работу в Кемерово. Начинал работать токарем, но не смог — подводило здоровье. Встретил хорошую девушку, а семьи не вышло. Говорит: не хотел портить ей жизнь.
— Добрые люди помогли дяде вернуться домой — в Лариновку, — продолжает Людмила. — Работал в колхозе — где мог: сторожем в саду, отпускал корм на ферме, потом — банщиком. У него золотые руки. Никому не отказывал, когда просили помочь.

Сошелся с одинокой женщиной — старше его почти на 20 лет. Вместе были почти 30. Он не пил и не курил. Был хорошим мужем. Жалел и уважал жену. Когда она ослепла, заботливо и терпеливо ухаживал — до самой смерти. В 60 остался вдовцом.
Односельчане любили его за доброе сердце — от одиночества дядя не страдал. И в то же время был таким одиноким.
Когда мы с сестрой приезжали в Лариновку к родителям, всегда навещали его. Как он радовался! Никогда не отпускал без гостинцев наших детей, а позже — и внуков. Юля (моя младшая дочь, она медсестра) постоянно ставила ему капельницы, делала другие процедуры. Была для него «скорой помощью».
Десять лет назад, когда маме с папой стало трудно жить одним, мы решили забрать их вместе с дядей к себе в Щорс. Купили им на троих дом. Провели газ, воду. Жаль, отец прожил в таких условиях недолго. В 2006-м его не стало.

Сестры превратили дом на улице Чехова в райский уголок, там всюду — цветы. Очень уютно и красиво. Только бы жить. Но нет здоровья у стариков. Мама Людмилы и Юлии — Анна Семеновна — с 13 лет в колхозе. Как говорится, выработана до последнего. Осенью ей будет 82. Дяде Петру на этот Новый год исполнилось 90. Почти 15 лет назад выяснилось, что он живет с одним легким.
— Обнаружили это случайно, — рассказывает Людмила. — Тогда дядя еще жил в Лариновке. - Мы привезли его к себе погостить, а он возьми да и заболей. Обычная ОРВИ, но мы, боясь осложнений, обратились к терапевту. Тот направил на флюорографию.
Врачи сказали, что легкое высохло.

С физической болью Петр Лаврентьевич давно смирился и терпеливо ее переносит. Плачет, когда видит детей. Ради них (соседских, приезжих — всех, которые играют на улице) он по нескольку раз в день преодолевает нелегкий для него путь — от кровати к окну. Открывает форточку, зовет ребятишек, угощает — на подоконнике специально для этого постоянно стоит ваза с конфетами.
— Какой бы только отец из него был, — не может сдержать слез Людмила.

Р.S. Сейчас трудно сказать, действительно ли те лагерные инъекции с неизвестно каким препаратом стали причиной большой личной драмы мужчины. В исследованиях о Зенне-Штукенброке нет сведений о массовых целенаправленных медицинских экспериментах. Зато свидетельства о таких исследованиях в других немецких концлагерях действительно шокируют.
В Бухенвальде занимались, в частности, разработкой противотифозной вакцины, проводили исследования по заражению желтой лихорадкой, оспой, паратифом. Пересаживали узникам половые органы (якобы для борьбы с гомосексуализмом).
В Дахау пленных заражали малярией. Вводили стафилококки, возбудители газовой гангрены, а также несколько видов бактерий сразу — чтобы установить эффект воздействия сульфаниламидных средств.
Сколько людей стали жертвами тех экспериментов — кто считал?..

Мария Исаченко, еженедельник «ГАРТ» №27 (2572)

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.