«Дядя, не стреляйте, я жить хочу!»

«Зачем это нужно? Это все уже забыли!» - несколько лет назад сказал один из черниговских чиновников корюковчанке Галине Поповой, когда она спросила о том, какие мероприятия планируются ко дню корюковской трагедии.

— Мне тогда стало так обидно, — рассказывает 75-летняя Галина Михайловна. — Хотя сегодня ровно 69 лет со дня расправы фашистов над корюковцами, но я помню тот день, будто это случилось только вчера. Мы жили на окраине Корюковки вшестером - мама моего отца, моя мама, я, братик и две сестрички (моего отца в июле 1941 года призвали на фронт, он попал в плен и там погиб).

«Дядя, не стреляйте, я жить хочу!»

— В первый день марта 1943 года жители Корюковки спешно стали выезжать из города, потому что у людей появилась тревога, — рассказывает Галина Попова. — Моя мама побежала к своим родителям (они жили в центре города), чтобы забрать их к себе, но они не согласились, и мама вернулась назад без них. Тем временем бабушка по отцу вынесла постель в сарайчик, и мы собирались туда перейти, но не успели. Фашисты уже начали расстреливать и жечь людей в городе. В тот момент, когда наша семья собралась во дворе, это было около часа дня (к нам еще присоединилась мамина подруга с двумя маленькими детьми), один из захватчиков подошел к нам. Прямо на наших глазах он расстрелял соседей - двух пожилых мужчин. А потом наставил винтовку на маму: «А ну иди быстро, иди в дом!» Мама ответила, чтобы стрелял под открытым небом, потому что фашист уже успел поджечь наш дом. И тут мой брат, которому было 8 лет, заплакал: «Дядя, не стреляйте, я жить хочу!» Наверное, это подействовало, потому что немец опустил винтовку и показал на огороды, туда, где заканчивался город: «Идите отсюда, потому что другие вас не пожалеют...» Но туда мы пойти не могли, там стояла мельница и собралось много людей, фашисты их сожгли. Мы побежали в другую сторону, а там была яма, прикрытая хворостом, в которой прятался наш знакомый — дед Павло со своим 13-летним внуком. Он поднял хворост, и мы все залезли в ту яму. Потом к ней подходили фашисты, и, если бы кто-то из детей пискнул (моей младшей сестре тогда было немногим более года), они бы нас расстреляли. Просидели мы долго, ничего не слышали и не знали, что около пяти вечера (позже мы узнали об этом от знакомых) фашисты выпустили ракету - как знак, что Корюковка уничтожена. Когда мы выбрались, то помню, что надо мной было такое звездное небо, а журавль на нашем колодце пылал словно свеча. Мы шли по улице Горького в сторону Милеек, повсюду лежало много застреленных людей: женщина на санях, мальчик на снегу, застреленный конь и рядом мужчина. Младшая сестренка, которая сидела на санках, потеряла сознание. В Милейках у людей пряталось много погорельцев, только там, где остановились мы, ночевало 11 детей. А вот деду Павлу не повезло.

Он вместе с внуком на девятый день после уничтожения города пошел к себе домой, чтобы выкопать продукты, которые спрятал до пожара. Это увидели немцы и расстреляли их. Вкус хлеба из муки, которая была в земле (мы ее выкопали, когда фашисты ушли из Корюковки), я помню до сих пор: он был полностью пропитан дымом корюковского пожара! Мамины родители тогда погибли. На второй день после расправы она каким-то чудом пробралась к дому родителей, но нашла там только их косточки, которые собрала в ящичек. Когда фашистов выгнали из Корюковки, захоронила их.

Староста

Не легче воспоминания и у 83-летней Анны Кузуб, которая в настоящее время живет в Сновянке Черниговского района.
Фашист выпустил в нее автоматную очередь, но она осталась жива.
— В меня угодило 3 пули из 33, выпущенных немецким солдатом, — говорит Анна Тимофеевна.— Теперь из-за того ранения я хожу с палочкой и у меня все очень болит на погоду.
Весь этот ужас начался 26 февраля, когда партизаны застрелили в Корюковке семь фашистов. После этого оккупанты сказали корюковцам, что будут 1 марта проверять документы и чтобы люди собрались все вместе. Нас собралось 14 человек: 4 взрослых и 10 детей. Самому маленькому ребенку было 10 месяцев. Когда фашист зашел в дом, то почти сразу начал стрелять. Я испугалась и спряталась под кровать, под которой лежал картофель. Помню, как я отползаю все дальше к стене, а картофель из-под кровати катится и катится. Думаю: увидит - убьет. А сама слышу только автоматную очередь и вижу, как падают люди. Одна девочка, младше меня, успела присесть за печку. Лежу и трясусь. И недаром. Немец подошел к кровати и пустил автоматную очередь, я почувствовала, как пуля угодила мне в спину (позже оказалось, что две), а затем на какое-то мгновение потеряла сознание. Когда немного пришла в себя, перевернулась на спину, это услышал каратель, зашел с другой стороны и выпустил еще очередь. Я прикрыла лоб рукой (она была ранена) и во второй раз потеряла сознание, уже надолго, - это меня спасло. Выжила и девочка за печкой (остальные погибли). Она помогла мне приподняться и дойти до двери, а с порога я уже скатилась, потому что не могла спуститься. Я не знаю, как мне удалось перелезть через забор, добраться до одного из погребов и залезть туда. Там я пробыла пять дней. Не одна, а со старшим парнем, помню только его фамилию — Демьяненко. Он, убегая от мадьяра (их было больше, чем немцев), упал прямо на меня. Позже нас заметил хозяин погреба (он работал на немцев) и решил меня отвезти в одно из пригородных сел, чтобы крестьяне меня выходили. Моего «соседа» не взял, тот бежал за телегой и плакал до тех пор, пока не упал обессиленный. Меня привезли в Лебедье. Навстречу шел староста села, он и посоветовал, к кому можно обратиться, чтобы меня приняли в семью. Но никто из названных людей не согласился, и меня забрал староста. Позже, когда пришли партизаны и хотели его расстрелять, я рассказала, что он меня спас, потом тот староста стал работать на партизан, добывая информацию у немцев. Впоследствии его забрали на фронт (партизаны дали бумажку, что староста работал на них), где он погиб.

Помнит эту трагедию и житель Корюковки Иван Стельмах. Тогда он был 16-летним парнем:
— Мы жили в 50 метрах от города, и это нас спасло. Но я хорошо помню, как на месте, где заканчивалась Корюковка (напротив нашего окна), стоял немецкий пулемет, и, если жители городка пытались убежать, их расстреливали (мы наблюдали за этим из окна). Нас фашисты не трогали, но мы боялись, что мужчин могут расстрелять, поэтому мой отец 1 марта убежал в лес, где сидел всю ночь, а вернулся утром. Когда мы на следующий день пошли в Корюковку, то помню, что стояли лишь обгоревшие остатки домов, только один домик уцелел. Мы с моим двоюродным братом и соседом зашли в него: на диване сидела мертвая женщина, у нее на руках был мертвый младенец, а на полу лежало еще двое убитых детей. И весь дом был забрызган кровью. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами.

Уцелела в том кошмаре еще одна жительница райцентра — 85-летняя Дина Корниевская. Ей тоже не дает покоя 1 марта 1943 года. А особенно врезалось в память, как фашисты сожгли церковь вместе с людьми, которые пытались там переждать беду...
— Сейчас я добиваюсь, чтобы власть услышала нас и поставила памятник погибшим. Но пока - тщетно, , — говорит Дина Степановна. — Хотели это сделать еще в 80-х годах, но взорвался Чернобыль, и это дело отложили до лучших времен. Потом развалился Советский Союз, и опять памятник не был установлен. Прошло уже 20 лет, но воз и ныне там, а свидетелей трагедии становится все меньше и меньше.

Как-то украинский историк, общественный и политический деятель Николай Василенко сказал: "История, написанная кровью, и история, написанная чернилами, — это разные истории». И это действительно так, потому что корюковская трагедия в СССР замалчивалась: официальная власть не хотела, чтобы события 1943 года бросили тень на «репутацию» партизан. Что ж, будем надеяться, что наша власть все же поможет людям установить памятник — хотя бы к 70-летию трагедии.

P.S. Автор благодарит за помощь в подготовке материала директора Корюковского исторического музея Алексея Бакуту.

Ольга Мусий, еженедельник «ГАРТ» №9 (2554)

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.