Если вы хотите увидеть настоящий Эдем, езжайте в Качановку

Добавить новость

Понедельник, 17 Августа 2009 13:35  |  Просмотров: 6983

Дворец Румянцева на акварели Александра Кунавина

Она находится на юго-востоке Черниговской области, в 30 км от Прилук. Только одно предостережение: для того чтобы Эдем таки явился вам, надо немного воображения, да еще хорошо было бы иметь хотя бы немного знаний об истории этого уникального дворцово-паркового комплекса, который создавался на протяжении двух веков. Искалеченный во времена, когда правил лозунг «мир — домам, война — дворцам», он медленно воскресает, чтобы, как и когда-то, радовать глаз красотой огромного парка и селить в душах современных пилигримов целительное ощущение гармонии.
Все началось с водяной мельницы на реке Смож. В 1742 г. небольшой хутор, возникший возле нее, купил певчий двора Его Императорского Величества майор Федор Каченовский. Через два года майор приобрел еще один хутор, и с тех пор его усадьба по неписаной традиции начала называться по имени владельца — Качановка. Что-то было у того первого Каченовского такое, что заставляло его думать не только о сегодняшнем и тленном. Продавая через два года хутор, землю и мельницы брату, он составил купчую, обязывающую нового владельца направлять часть прибылей на потребности церкви в Парафиевке и госпиталя для нищих. Это в его, Федора Ивановича Каченовского, честь один из самых больших прудов до сих пор называют Майорским.

Поворотным в истории Качановки стал декабрь 1771 года, когда Екатерина II подарила Парафиевку и Качановку Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому, генерал-губернатору Малороссии. Дворец Румянцева в Качановке изображен на одном из полотен художника Александра Кунавина.
Петр Александрович, а затем его сын Сергей Петрович Румянцевы владели имением 38 лет. В 1808 году Сергей Румянцев продал Качановку статскому советнику Григорию Яковлевичу Почеке, который достроил второй этаж дворца, а также галереи и флигели. Баня в центральной части основного здания — тоже работа Почеки. После его смерти имение перешло в собственность вдовы Почеки, Прасковьи Андреевны, которая еще успела заложить в Качановке каменную церковь, однако завершить задуманное ею судилось уже ее сыну от первого мужа Григорию Степановичу Тарновскому.
Именно с именами нескольких поколений Тарновских с 1824 г. и вплоть до конца века тесно связаны образ и дух Качановки.

Григорий Степанович

Григорий Степанович Тарновский (1784-1853) в молодости служил в Министерстве внутренних дел чиновником по особым поручениям. В 1831 году был избран предводителем дворянства Борзны. Камер-юнкер, статский, а впоследствии титулярный советник, богатый землевладелец, который имел 9 тысяч крепостных в Киевской, Полтавской и Черниговской губерниях, Тарновский был противоречивой и странной натурой. В Петербурге его знали как мецената. Недаром же в 1838 году Императорская академия искусств, отмечая его «любовь к искусствам», которая проявлялась, в частности, в материальной поддержке художников, избрала его свободным «общником» Академии.
Михаил Владимирович Тарновский, детство которого прошло в качановском имении, вспоминал, что в киевском доме его дяди Якова Васильевича Тарновского на улице Золотоворотской, 2 хранился небольшой по размерам «прекрасный портрет Григ.Степ. ... работы Карла Брюллова», написанный где-то на рубеже 1830-1840-х гг. Портрет не уцелел: мемуарист загадочно пишет, что погиб он по дороге (!) от Золотоворотской до Исторического музея. Не тогда ли это случилось, когда советская власть занималась национализацией имущества «буржуев»?
Благодаря Г.С.Тарновскому сад вокруг дворца превратился в ухоженный парк. Григорий Степанович достроил церковь, насыпал два острова в Майорском пруду, соединив их мостиком. В глазах своих гостей он хотел предстать человеком искусства — и именно в этой ипостаси иногда выглядел смешно, хотя действительно любил музыку, танцы, имел богатую коллекцию картин, мебели, бронзы, фарфора, гордился собственным оркестром, для которого купил в Сокиринцах (у своего соседа П.Галагана) музыканта-виртуоза, играющего на скрипке Страдивари!
Тарновский очень гордился тем, что в 1838 году к нему приезжал знаменитый композитор Михаил Глинка, который тогда собирал по Украине «голоса» для Петербурга. Сам же Глинка в своих «Записках» говорил о гостеприимстве. Григория Степановича, придумывающего для гостей разнообразные развлечения — прогулки, поездки в соседние имения, иллюминации и даже танцы, которые хозяин поощрял собственным примером.

Было тогда Тарновскому около пятидесяти лет, он был «смугловат и поджар, числился где-то на службе и имел звание камер-юнкера». Разговаривал на «ломаном языке» (очевидно, с сильным украинским акцентом); отличался чрезвычайной аккуратностью во всем, что касалось режима дня. М.Глинка пишет, что к полуночи все забавы заканчивались, хозяин вежливо раскланивался и шел спать. Тем временем в оранжерее, где поселился Глинка, еще оставались  Петр  Скоропадский, Виктор Забила, Василий Штернберг и снова звучала музыка, пелись песни, не было конца дружеским разговорам. У педантичного Тарновского все это вызывало легкую досаду.
Не в одну ли из таких ночей  Глинка  написал  на слова М.Маркевича немного патетический «Гимн хозяину»? В свое время Василий Горленко разыскал его в Черниговском музее имени В.Тарновского — и вот что ему удалось прочесть:
Прекрасен, о хозяин милый,
Очарователен твой дом.
Какой живительною силой
Для нас исполнен твой прием!
Тебе с Гармонией от чувства
Дает Поэзия привет,
Благодарят тебя искусства
И яркой живописи свет.
Глянь, как радостны все лица.
Пусть кипит вино струей...
Далее текст обрывается. Однако есть ноты, так что, может, когда-нибудь гимн Глинки еще зазвучит в Качановке.
Но вернусь к Григорию Степановичу. Художник Лев Жемчужников, гостивший в Качановке летом 1852 г., описывал его так: «Гр.Ст. был оригинал по манерам, одежде, с музыкальным сумбуром в голове и с таким же представлением о живописи». Одет он был «в короткую курточку со множеством пуговиц, на которых висел кисет с табаком и трубка в бисере и янтаре, на голове была бисерная ермолка». На следующий день ермолку сменила одетая набекрень голубая жокейская фуражка с длинным козырьком. Ничего не скажешь, действительно — картинный вид!

Что же касается «музыкального сумбура» в голове Григория Степановича, Л.Жемчужников рассказывает довольно смешные вещи. Когда гости сели пить утренний чай, из-за кустов по знаку хозяина неожиданно ударил оркестр — играли увертюры из «Жизни за царя» и «Руслана и Людмилы». Тарновский таким образом демонстрировал гостям свои приятельские отношения с Михаилом Глинкой, имя которого он вспоминал часто и не всегда уместно. «Мы приятно проводили время, когда у меня Глинка писал своего «Руслана», — хвастался Тарновский. — Знаете, хм... каждый день Глинка писал и был доволен моим оркестром. Если вы любите Бетховена, то мы сейчас сыграем вам Бетховена.
Оркестр играл хорошо. Играли еще и еще, но после тяжелого сна с кошмаром музыка казалась утомительной и неприятной.
—  Хм... вот это место вставил я...
Он посмотрел на нас, мы — на него.
— Хм... да... мы и Бетховена подправляем».
За обедом Григорий Степанович опять «угощал» гостей музыкой. Только теперь уже играли не Бетховена, а «пьесу», написанную самим Тарновским. Оркестр, состоявший из сорока крепостных музыкантов, разыгрывал историю Украины! Автор комментировал: «Хм... это поход Хмельницкого... битва под Желтыми Водами...это хм... слушайте, битва под Корсунем; теперь бой под Белой Церковью... а это договор Хмельницкого под Зборовом».
Когда я впервые читал это остроумно написанное воспоминание Жемчужникова, то поневоле вспоминал рассказ В.Винниченко о «малороссе-европейце», в котором комизм ситуации заключается в том, что представление героя о себе самом кардинально расходится с его оценкой другими. Герой демонстрирует свою «европейскость», а выходит какой-то сплошной ужас. Так же происходит и с Тарновским и его гостями, которых окончательно «добивает» сцена со вставной челюстью Григория Степановича, принесенной лакеем на тарелке.

Впрочем, резюме Л.Жемчужникова почти полностью совпадает с оценкой М. Глинки: «... при всем том я неохотно рассказываю о его смешных сторонах, потому что он был добрым и имел значительные преимущества, хотя бы то, что у него жили и пользовались его гостеприимством такие известные таланты, как Глинка, Шевченко, Штернберг, Николай Андреевич Маркевич».
Может быть, это как раз самое главное: Григорий Степанович Тарновский «был добрым». Смешной, «аляповатый», недостаточно культурный — но добрый. Не имея собственных детей, Тарновские взяли на воспитание в Качановку четырех племянников и семерых племянниц. В одну из них, Эмилию Васильевну, был влюблен Василий Штернберг. А Юлии Васильевне нравилось «кружить голову» другому художнику — Павлу Федотову. Кокетство оказалось занятием не невинным: пережитое потрясение ускорило психическое заболевание Федотова. К Надежде Васильевне, как известно, был неравнодушен Тарас Шевченко...

Имел «слабинку» и сам Григорий Степанович: о его «непрерывных романах» долго ходили семейные рассказы. Знала о них и Анна Дмитриевна (жена), однако смотрела на это сквозь пальцы. «Жили они отдельно, — писал М. В. Тарновский, — занимали разные апартаменты в разных концах огромного качановского дворца. Из апартаментов Гр.Ст. вела потайная лестница, двери к которой были спрятаны в шкафу с одеждой, она выходила прямо в сад». Марко Вовчок вспоминала даже «залишки дівоч-виспи» (девичьего гарема) в Качановке. Так это или не так — сказать трудно, ясно только, что любовные похождения хозяина были в Качановке притчей во языцех.
О «гаремах» Тарновского упоминается и в повести Т.Шевченко «Музыкант», — владелец Качановки господин Арновский появляется в ней как «сластолюбец» и «развратник». Да и в повести «Художник» Шевченко устами своего героя высказался о качановском «малорусском аристократе» в сатирическом ключе (конечно, литературный герой и его прототип не являются абсолютными двойниками, но все-таки, все-таки...)
Умерли Григорий Степанович и его жена в один день (это было в 1853 году) и были похоронены на кладбище возле церкви, в которой пятнадцатью годами ранее слушали хор певчих (при участии Гулака), которым руководил Михаил Глинка.
Готовясь к встрече с вечностью, Григорий Степанович написал несколько проектов завещания. Было у него намерение завещать доходы от своего имущества на учреждение и содержание на вечные времена медицинского факультета Киевского университета. По другим данным, предполагалось открыть (в Киеве?) кадетский корпус имени Г. Тарновского. В конечном счете Качановка (как и другие поместья покойного) перешла в собственность племянника Григория Степановича — Василия Васильевича Тарновского-старшего (1809-1866).

Владимир Панченко, еженедельник «ГАРТ» №33 (2421)

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.

Добавить в: