УА ;)

как уже было сказано, я застрял в слабом подобии отпуска.

до этого, начиная с 1 февраля, я неотлучно находился в мамонте.

сейчас - отдохнул и скучаю. но нет худа без добра. три бидона субстанции я дистиллировал в более чем 15 литров продукта)

тем временем жизнь продолжается. андрей, средний, управляется с мамонтом. поступают заказы на праздничные застолья) как-нибудь напишу об этой стороне моей жизни чуть подробнее. она трогательна и полна душевного тепла.

сейчас ничего писать не хочу. но есть у меня рабочие материалы одной книги недописанной.

положу одну главу.

ТРЕТИЙ СЫН

Бробож крепко держал ее за горло. Она обеими мясистыми кистями вцепилась в его смуглую руку, толстые пальцы с холеными ногтями, покрытыми золотом, почти совсем закрыли тавро на его мускулистом предплечье. Но она не вырывалась, просто крепко держалась. И лицо ее было спокойно, а голос звучал ровно. Он велел ей выложить все, что она знала о третьем сыне, и она словно бы читала ему книгу. Бробож уверен был – она понимает, что ждет ее в конце рассказа. И все же она спокойно и уверенно говорила, глядя прямо перед собой.

Мама царя – это особая судьба. Она управляет царским гаремом, который только в представлении совершенных олухов – рай с гуриями и певчими пташками. Любая нормальная мама царя знает, что гарем – прообраз ада на земле. Гнездо самого изощренного порока, властолюбия, чревоугодия, лени, а также злобы, насилия и подлости. Какой безумец верит, что из этого обиталища змей и гиен может выйти достойный наследник, с неповрежденным рассудком и не развращенный в раннем младенчестве?

Но это происходит, царствие за царствием.

Она прекрасно справлялась с этим адом. У нее ходили по струнке, не было случая, чтобы ее сиятельный сын… нет, не выявил свое недовольство, он был отменно воспитан, - но хватило бы и тени на его лице, когда она утром задавала церемониальный вопрос, хорошо ли ему, ее сиятельному сыну, нынче спалось.

Он всегда был доволен.

Каждая девушка отбиралась ею в царский гарем лично, то ли из числа дочерей, присланных достойными семьями ко двору, то ли с невольничьего рынка, а то и среди полонянок, из южных походов или из северных, смуглых испанок или рыжих и бледнокожих диких северянок. Этих, впрочем, она не жаловала, справедливо полагая в них неизлечимую тягу к насилию. Самыми надежными были те девушки, которых доставляли на пузатых скотовозках через проливы.

Когда-то ее привезли на таком судне.

Тучная старуха изнемогала в клещах его пальцев, но видно было, что она изо всех сил старается держаться прямо и с достоинством, а рассказ ее не прерывал своего ровного течения. Бробож задыхался от приторного запаха ее притираний, под пальцами он ощущал жирную и рыхлую кожу. Но ему нужны были сведения. Потому и его выдержка была безграничной, говори бывшая мама царя хоть до скончания мира, он выслушает ее и запомнит все, что представляет интерес для выполнения данного ему поручения. Смысл его жизни заключался в неукоснительном и точном исполнении поручений.

Она отбирала девушек и направляла их на обучение самому необходимому для наложницы: чтению и письму на обоих языках, выучиванию поэтических произведений, приличествующих для гарема, полному придворному этикету, правилам гигиены и законам украшения лица и тела для мужских глаз.

Способам доставления мужчине максимального наслаждения их учить не приходилось.

Обучение длилось от четырех до семи лет. Затем девушки вновь представали перед мамой царя и сдавали ей экзамен. Те, кто казались ей достойными, отныне были частью гарема. Другие, по каким-то причинам не удовлетворявшие ее требованиям, отправлялись обратно на невольничий рынок. При этом случалось, что на невольничий рынок вели дочерей высокопоставленных сановников – и те вынуждены были за огромные суммы выкупать собственных детей.

Если, конечно, успевали, ибо спрос на таких девушек на рынке был высок.

Теперь новые жительницы гарема могли рассчитывать оказаться в покоях царя в самое ближайшее время. Мама царя лично распределяла девушек по дням. Ее расписание лишь в виде редкого исключения могло быть нарушено пожеланием царя. И потому умные девушки, а в гареме только умные в конце концов и оказывались, старались всячески угождать маме царя. Она помнила еще, как в первые годы царства ее сына ей льстило поведение наложниц.

Но надоело.

Ее голос прервался. Бробож подумал о том, чтобы дать ей воды, но заметил огонь ненависти и презрения, промелькнувший в ее глазах, густо обведенных черной каймой, по египетскому обычаю, когда она скосила их на тавро. Ее знание дворцовых обычаев, несомненно, сразу же подсказало ей, из каких презренных земель происходит ее палач. Бробож давно уже не испытывал чувств в ответ на явный и неявный страх имперцев, узнававших, откуда он родом.

Да, он был из чермниг, диких, бешеных, не подчинившихся империи, из народа, который сам приходил порою к столице, и, случалось, брал город и нещадно его грабил. Бробожа выкрали кермачи, давно, в раннем возрасте, когда его семья приехала на торжище к берегу Чермных вод. Это была кровавая бойня, в которой были убиты его родители. И бабушка Василиса. Его забрали и приручили.

Бробож не помнил свою родину, но каждую ночь видел сны о ней. Он не был единственным мальчиком чермниг, которого царские воспитатели сумели приручить. Последняя охрана царя, та дюжина, которая вся должна быть убита, прежде чем враг доберется до священного царского горла, традиционно состояла из чермниг.

Заглядывая в глаза царским чермнигам, он понимал, что и они, каждый, тоже видят сны о родине.

Бробож был охотником на врагов империи и считался лучшим. Сейчас, по словам старухи выходило, что ему предстоит отправиться к чермнигам. Пройти туда, откуда не возвращался никто из имперцев. Старуха цедила придушенные высокомерные слова, он слушал. Пока он слушал, продолжалась жизнь этой надменной старухи, еще недавно обитавшей недосягаемо высоко.

Сроки пребывания в гареме каждой наложницы тщательно учитывали. Словно в племенной конюшне, к силам царя относились с рачением и бережливостью. Для девушки, входила она к царю или нет, срок пребывания в гареме исчислялся четырьмя годами. Если она не беременела, то ее удаляли из гарема. Но не на рынок. Никто не смел касаться женщин великого царя. Этих несчастных отправляли в Башню Слез. Любой мог видеть эту башню на крохотном острове посреди залива.

Им оставалось до смерти плакать и молиться.

Счастливицы, забеременевшие и родившие сына царя, становились в длинную очередь тех, кто мечтал о ее положении. Их сыновья до пяти лет росли в гареме. Затем для пятилетнего сына царя назначался заместитель отца из числа опытных и мудрых сановников, облеченных высоким доверием. Заместитель отца брал сына царя за руку, они поднимались на палубу корабля, либо забирались в повозку, и отправлялись в одну из многочисленных провинций империи. Здесь сын царя обучался наукам, боевым навыкам и умению управлять, чтобы по смерти отца вернуться во дворец царя и умереть там.

Если, конечно, он не был старшим сыном или следующим за ним по возрасту.

Смерть царя. Поворотный пункт в истории империи и в жизни каждого из высокопоставленных лиц в этой сложной, хорошо продуманной и устойчивой вот уже двести лет пирамиде. Каждый из обитателей верхних этажей этой пирамиды знал в точности, что он должен сделать, когда объявлялось о смерти царя. Мама царя и в этом случае отвечала за самую важную вещь в эти дни. Ни одна из гаремных матерей не должна была суметь известить ни одного из своих сыновей о смерти сиятельного отца. Это было мудрено: не стремились спасти своих детей только две матери из трех сотен. Их первенцы получали венец, а остальные были повинны смерти.

Империя должна стоять прочно.

Когда, по смерти царя, все сыновья прибывают и собираются в Зеркальном зале, они еще не знают, что их отец мертв.Это очень короткие полчаса, в которые сыновьям объявляют о смерти их отца, называют имя наследника, и удушают всех остальных шелковыми шарфами. Раньше это делали царские кастраты. Теперь – гвардейцы царя, сироты, выращенные при дворцовой казарме. Не изменилось только орудие убийства ненаследных принцев и сам способ.

Нельзя проливать царскую кровь.

Мария беспокоила маму царя с первой минуты, когда ее принесли закатанной в ковер. Ее лицо поразило маму царя. Она была красива, да… но неправильно красива, очень опасной была ее красота. Если бы она сводила с ума и заставляла вожделеть, если бы при взгляде, брошенном на нее, мужская кровь вскипала и руки сжимались в кулаки! Это да, такая красота – для гарема. Но при взгляде на Марию мужчины цепенели и превращались в покорных ягнят. Казалось бы, она могла бы усмирить любое войско. Она была красива и в ее красоте была власть.

Мама царя решила попробовать разнообразить породу.

И она позабыла о ней, вспомнив лишь тогда, когда Мария снова предстала перед ней, и мама царя сразу же узнала ее – и прежние сомнения с новой силой охватили ее. Мария была хороша, но мама царя представления не имела, что может сделать эта девушка в следующую секунду. Мама царя уже раскрыла рот, чтобы отправить ее на рынок, как вдруг… какое-то странное оцепенение овладело ею. И она, вместо ясного приказа, промямлила нечто, истолкованное писцом, как сдержанное одобрение.

Эта Мария осталась в гареме помимо ее воли!

Впрочем, несмотря на годы, проведенные в гаремных безжалостных войнах, полных подлостей и смертельных ловушек, мама царя, к ее чести, сохранила способность отличать прямое от кривого. Она рассудила, что никому, кроме Бога, такие фокусы над ней не под силу. А потому – пускай Мария остается. В этот момент у нее возникло ощущение совершаемой роковой ошибки. Но она взяла себя в руки и сказала мысленно: через четыре года никакие фокусы не помогут, если она не понесет от царя.

И дни потекли, сменяясь ночами.

Мало кто упрекнул бы маму царя в несправедливости. Обычно она отличалась здравой рассудительностью и холодной объективностью. Но Мария выводила ее из равновесия – и только вся ее выдержка, умение скрывать мысли и отношение, ее умение интриговать с каменным лицом или с дружеской улыбкой помогали ей не показать свой страх перед этой девушкой. И, несмотря на свой страх, она все же сделала невероятной возможность для Марии забеременеть от ее сына. Это было непросто.

Что ж тут сложного? – спросит дикарь и невежда. – Не дать ей ночь с царем – и все.

Но ведь мама царя понимала, что каким-то образом на стороне Марии - … кто-то могучий. Стало быть, нельзя было вступать с этим могучим в открытую борьбу ей, просто человеку, хоть и непростому человеку! Ведь она – мама царя, гнев Бога может лечь на ее сына, да и на всю Империю. Нет, этот путь был ей заказан. И она дала Марии возможность попасть в царские покои. Целых три раза! Но первые два были после традиционных пиров с посольскими боевыми турнирами, в которых царь всегда принимал самое деятельное участие. А значит – ночью, усталый, сытый и пьяный, не представлял из себя ничего, хоть в малой степени подобного мужчине. А в третий раз, - ведь должен был случиться третий раз! - всего лишь за месяц до истечения четырехлетнего срока, мама царя решилась на опасное дело – опоила сына сонною травою.

И она уверена была, что между Марией и царем ничего не было.

Мама царя не считала себя виновной. Она и прежде уже видела таких девушек. Это были зарученные невесты. Никакая красота не делала их вожделенными, ведь они сами не вожделели. Никакие выгоды жизни в гареме не привлекали их. Высокая честь быть наложницей царя не казалась им завидной судьбой. Всегда оставалась опасность внезапного нападения жениха, имя которого узнать от невесты никогда не удавалось, она пробовала. Такие девушки не плакали в Башне Слез, если добирались до нее.

И Башня Слез для таких была счастливою судьбою.

В тот самый день, когда Мария предстала перед ней, сидящей в окружении писцов, блюстителей и высших надзирателей гарема, ею задан был церемониальный вопрос о беременности. Все считали это пустой формальностью, ведь дело казалось ясным. Но Мария, сказав, что не забеременела, потом, с колебанием и неуместным стыдом, добавила, что у нее задержалось в этом месяце обыкновенное женское вот уже на неделю. Здесь были опытные целители, мама царя, не дрогнув, немедленно распорядилась осмотреть Марию.

Она оказалась беременной.

Пальцы Бробожа предательски дрогнули. Старуха вперилась взглядом огненным и ненавидящим в его глаза, прямо и открыто. Она сказала ему, что Марию, женщину его породы и его народа, она ненавидит так же сильно, как и его, своего убийцу. Впрочем, Бробож еще не стал ее убийцей. Но он уже чувствовал близкий финал старухиного повествования, туманные пока еще края уже тянулись к соответственным местам той картины, которая открыта была его внутреннему взору. Ясность приближалась.

Здесь следует сказать еще несколько слов в похвалу мамы царя. В ее рассказе вновь не проскочило ни искорки самолюбования, хотя она заслуживала восхищения предпринятыми мерами, которые почти что дали результаты… если бы не высокое заступничество. Нет, мама царя, конечно, учинила подробнейшее дознание, дерзнув даже спросить у сына, к его великому удивлению и неудовольствию, о той самой ночи, когда он, по ее понятиям, спал сном невиннейшим.

Сын намекнул матери о неуместности подобных расспросов, но в конце сказал, что Мария так пришлась ему по душе, что он до рассвета головы не приклонил. Мама смотрела на сына и кусала губы. Хоть царь и провел большую часть детства и юности вдалеке от нее, и она не знала его насквозь, как обычно матери знают сыновей, но она превосходно знала его отца. И ясно видела: сын врет.

Но кто безумец, чтобы опровергать такую очевидную ложь мужчины, если он - царь?

Так вышло, что Мария, как-то незаметно оставленная всеми без внимания и предоставленная в гареме сама себе, родила пятого сына царя. Маму царя утешало хоть это, не совсем доброе, соображение: она знала, что дни жизни сына Марии сочтены и ограничены сроком жизни ее сына, коего она не считала отцом этого неизвестным путем зачатого мальчишки. Конечно, свое мнение она хранила в глубине сердца, и даже самолично замяла разгоравшийся в гареме скандал, когда этот маленький болван болтал, что его отец - бог. Ей пришлось использовать всю силу своего влияния.

А ее царственный сын хмыкнул и подарил молокососу поладный клинок с севера.

Потом было черное поветрие, от которого вымерла треть народа. Пострадали и во дворце от смертельной хвори. Хвала Всевышнему, уцелел царь, и большая часть его сановников, военачальников и наследников. Однако, теперь сын Марии, был уже третьим сыном царя. Вот уж воистину, - сетовала про себя мама царя, - стал против Бога – готовься терпеть поражение. И она приготовила свое сердце даже к такому повороту событий, что сын Марии станет главным наследником.

Все же она была мудрой женщиной.

Но вот он, день великой печали! Дважды, трижды, бесконечно скорбила она о сыне, о его дворе и о себе, конечно. Ибо на восходе десятого дня по смерти царя ее кортеж отправился в сторону порта, где ждал корабль. Она прибыла в Галикарнас, город на Эгейском море, где доживают свой век матери умерших царей. Иногда, в самые неспокойные времена, они собирались во дворце над заливом по трое, как-то даже четыре бывшие мамы царей жили в этом дворце целый год, пока не случился пожар. Дворец отстроили, мам царей, точнее, то, что сумели извлечь из огня, предали земле на царском погосте, а там, глядишь, и новая хозяйка появилась в Галикарнасе, благо мир бежит за горизонт во все лопатки. И угнетало маму мертвого царя только одно: третий сын царя так и не прибыл во дворец, чтобы умереть с братьями.

В этот момент она исчерпала себя.

Несколько дней назад Бробожа доставили к сановнику, самого имени которого не знал никто из людей, хоть раз покидавших гарем. В отличие от царя, покрывавшего наложниц, словно племенной жеребец – кобылиц своего табуна, этот сановник не предавался наслаждениям. Он правил. Когда-то, во времена принятия жестоких законов империи, этим сановником мог быть лишь евнух. Но время неутомимо разрушает мнящее себя вечным. Вот уже два поколения правители гарема не были скопцами. Глядя не выше пупка сановника, Бробож неожиданно для себя ощутил, какая яростная угроза для империи таится в этих покоях, в этом кресле, прямо перед ним.

Тем временем, в немногих кратких и точных фразах, Бробожу было сообщено, что третий сын покойного царя, вместо того, чтобы быть задушенным вместе с остальными своими ненаследными братьями, не прибыл во дворец, вместе с заместителем отца пересек Чермные воды и затерялся в Тавриде. Туда же, но отдельно от сына, бежала и его мать, Мария, место которой – отнюдь не в Таврии, а в Башне слез.

Это и было поручение, данное Бробожу великим безымянным человеком в укромном и пышном покое царского гарема. Он предполагал, а теперь знал, что перед ним поставлена неисполнимая задача. Никто не приходил обратно из земель чермниг. Но ведь мало просто вернуться, нужно принести головы преступников. Бробож стал теперь на короткую дорогу, в конце которой его ждала смерть.

Да, края картины соединились, Бробож увидел ее всю, и в деталях. Терпеть тяжкий дух перезрелых померанцев, исходящий от матери мертвого царя, более не было нужды.

Бробож с облегчением сомкнул пальцы.