Незабываемая любовь

События в этой истории будто специально подтасованы. В ней есть все: судьбоносные встречи, вещие сны, несбывшиеся надежды и, конечно же, любовь. Автор истории — сама жизнь.

Грех и расплата

Павел Ткаченко родом с Житомирщины. Оставить, родное село ему пришлось из-за людской молвы.

Парень ходил Сразу к двум девушкам. А когда пришла пора жениться, выбрал более зажиточную. Та, которую бросил, была сиротой. Она носила под сердцем его ребенка. От позора и отчаяния хотела утопиться. К счастью, вовремя появившиеся односельчане вытащили беднягу из реки и откачали. Но ребенка она потеряла.

От пережитого девушка перестала говорить. Все в селе её жалели. А от Павла многие отвернулись.

Поэтому семья Ткаченко решила уехать жить туда, где их никто не знал. Столыпинская реформа, которая тогда набирала обороты, помогла .им осуществить задуманное (законами реформы, принятыми в 1906 -1910 гг., отменялись обязательные формы земельной общины, и каждому крестьянину предоставлялось право выйти из нее и выделить свою землю в полную собственность. А крестьянский поземельный банк кредитовал покупку крестьянами земли и помогал им создавать обособленные, без усадьбы, и хуторные хозяйства). На одном из хуторов — Горбахе (возле Выхвостова на Городнянщине) — супруги и поселились.

Однако начать на новом месте жить с чистого листа не получилось. Видно, правду говорят: можно убежать от людей, но никто еще не убежал от небесного наказания.

Бог не давал им детей, и Павел знал за что: испокон веков оскорбить сироту считалось большим грехом. Чтобы искупить его, взял из приюта четверо чужих детей. С женой растили и воспитывали их как родных.

А потом Бог стал посылать им друг за другом своих. Когда родился третий малыш, они решили, что уже достаточно. Но женщина забеременела опять.

Пытаясь избавиться от ребенка, она умерла. В неполных 50 Павел Ткаченко стал вдовцом. За детьми присматривала 16-летняя няня Анна Коваль. Потеряв родную маму, младшие дети стали называть мамой ее. Павел очень просил девушку не бросать их.

У Анны было неопытное доброе сердце. Она жалела и хозяина, и осиротевших малышей. А жалость бывает намного сильнее любви. В 1920-м они с Павлом поженились. Через год родился Володя. Еще через три — Надя.

В 1926-м, в третьих родах, Анна умерла. Ребенок тоже не выжил .

Для Павла это был страшный удар. Он очень тосковал по жене, которая вернула ему надежду на то, что все плохое осталось в прошлом, что дальше все будет хорошо. Вме сте с Аниной жизнью эта надежда погасла. Мужчина не находил себе места. Не жил, а мучался. Через сорок дней помянул жену, поджег собственный дом и бросился в колодец.

Пламя потушили. Никто не пострадал. Но Павла спасти не удалось. Ушел на тот свет то ли со своим тяжким грехом, то ли прощенным — кто о том знает? Сиротами остались пятеро его родных детей.

У «Черной вдовы»

Четырех старших поселили у себя воспитанники Павла, которых он когда-то взял из приюта. Они были уже взрослые, имели свои семьи. А двухлетнюю Наденьку никто не хотел брать. Пожалел девочку давний приятель ее отца — Терентий Шевченко. Он тоже жил на Городнянщине — в Куликовке.. С женой Мокриней и тестем Изотом. Своих детей не имел. Поэтому она была ему как дочь. А старый Изот чуть не молился на нее.

Все его. дети умирали маленькими. Пока люди не посоветовали им с женой: когда родится младенец, нужно выйти на улицу и просить первого попрошайку, который встретится, быть ребенку крестным отцом. Они так и поступили, когда на свет появилась Мокрина. И девочка не только выжила, но и.выросла красавицей. Из-за нее теряли покой все ребята в округе.

Она любила вспоминать, как ее пришли Сватать сразу 18 парней: Из всех выбрала Терешку, потому что только у него был красивый конь «в яблоках» и роскошная бричка.

А муж любил ее всем сердцем. Берег, голубил, заботился о ней всю жизнь. Перед своей смертью взял с десятилетней Нади клятву, что она не бросит Мокрину, что бы ни произошло, и достойно досмотрит ее в старости.

Без хозяина (Изот умер еще раньше) для обеихженщин — взрослой и младшей — наступила трудная жизнь. Во время коллективизации все нажитое Терентием Шевченко забрали.

— Когда было голодно, — вспоминает 88-летняя Надежда Павловна, — мы с соседским Василием, он на три года старше меня, ходили на промысел в колхозный амбар. Украдем по нескольку картофелин или морковок — и бежим. Бежим, аж земля стонет. Так боялись попасться.

Приходилось и по людям работать.

А Мокрине я была не нужна. Она заботилась тол ько о себе.

После Терентия несколько раз выходила замуж. И каждый её брак заканчивался одинаково: муж умирал. Теперь таких вдов называют черными, видимо, за бессердечие. Как пауков, которые съедают своих самцов.

В 41-м Мокрина выдала полицаям, пригрозившим, что заберут у нее корову, где я прячусь от немцев.

Меня схватили в чем была. Бросили в вагон. Всё с узелками, с едой, а я — голая, босая и голодная. Если бы добрые люди не подкармливали, умерла бы в дороге.

Живую положили в гроб

— Привезли нас в Гамбург, — вспоминает Надежда Павловна. — Выстроили на площади в шеренгу. Я так обессилела в дороге, что едва держалась на ногах. Все плыло перед глазами: серые дома, узкие улицы, мостовая. Чтобы не упасть, опиралась на людей, которые стояли рядом. А их становилось все меньше — разбирали бауэры. После обеда осталась только я.

Упала на холодные камни. Не могла даже пошевелиться. Не чувствовала ни страха, ни тревоги. Только усталость. Думала как о ком-то постороннем: сейчас пристрелят, отвезут куда-нибудь и выбросят.

Вскоре рядом и в самом деле остановилась подвода. С нее спрыгнул парень и пошел прямо на меня. Красивый такой. Волосы золотистые, как пшеничный сноп, голубые глаза. На палача не похож. Постоял, посмотрел - и к охранникам. Говорили громко, а о чем — не пойму -«Вот дура, — ругаю себя, — не хотела учить в школе язык. По всем предмётам — «5», а по немецкому — «2». А вдруг они именно сейчас судьбу мою решают».

Оказалось, так и было. Август (так звали того парня) был-управи-телем из соседнего имения. Тоже на принудительных работах. Только родом из Латвии. Он просто пожалел меня. И этим спас жизнь.

Привез в имение, велел присматривать за мной польке по имени Ядвига. Она до сих пор очень дорога мне. Двух ее родных дочерей расстреляли. По ее словам, я была похожа на старшую. И относилась ко мне Ядвига как к дочери. Она поставила меня на ноги. А не пасть духом на чужбине помогла молодость.

Мне тоща не исполнилось и 18. Хотелось жить. Смеяться. Кружить ребятам головы.

Вскоре один поляк и в самом деле стал женихаться. Но я убегала от него как черт от ладана. Потому что именно он вместе со своими дружками оконфузил меня в магазине.

Я пришла купить соль. А как сказать по-немецки; что мне нужно, не знаю. Спросила у ребят, которые стоял и. на крыльце. Они научили. Я при всем народе повторила. Оказалось, что просила не соль, а... переспать со мной. С тех пор на всю жизнь запомнила, что соль на немецком — salz, а не ficken.

Могла ли я после этого верить тому парню?

Как-то нас послали скирдовать сено. Я была на стоге. Пока справилась, все разошлись. Только мой ухажер остался. Говорит: «Прыгай, я тебя поймаю». А как я прыгну, когда нам не выдавали белья и под юбкой — ничего? «Уходи, — отвечаю, — я сама». Он послушался. Я бросила вниз вилы, съезжаю по стогу и не вижу, что они не упали на землю, а стали стоймя. С разгона я наткнулась ногой на острые зубья. Будто кипятком обдало. Кричу от боли, зову на помощь, а рядом — никого. Едва доползла до имения.

К утру нога распухла, начала гноиться. Дотронуться невозможно было. Подскочила температура. Ядвига послала за Августом. Он прибежал белый как стена. Еще с порога закричал: «Что с ней?!» На украинском! Я и от боли на мгновение забыла. Значит, он только делал вид, что не понимает мой говор. А я верила. Соломенным мешком его называла. Да разве только мешком? Это было так весело: смотреть парню в глаза и с серьезным выражением лица говорить о нем всякие пакости.

Что было дальше, Надежда узнала, когда пришла в сознание.

Август отвез ее в больницу и не вышел оттуда, пока девушке не почистили раны. Но после операций она не вышла из наркоза. Не подавала никаких признаков жизни. По христианскому обычаю ее помыли и положили в гроб. Похоронить не дал Август. Он повторял, что Надя жива. Обнимал ее, тормошил, умолял проснуться. Один из врачей, чтобы убедить его, поднес к сомкнутым губам пациентки зеркальце. И чуть не выпустил его из рук, увидев на поверхности маленький, едва заметный след. Надя дышала! Август второй раз спас ей жизнь.

— Так началась наша любовь, — говорит женщина.

Сон после гадания

Они были счастливы — все равно, что в чужой стороне, все равно, что шла война. В таких условиях чувства становятся еще сильнее, потому что не известно, что принесет завтрашний день, если он вообще наступит.

Август передал матери в Латвию письмо, в котором написал о любимой из Украины. Мать благословила молодых, и они стали жить вместе.

...Между тем линия фронта все ближе подходила к Германии. Было очевидно: война скоро закончится. «Что будет дальше?» — беспокоились оба.

Как-то. Ядвига посоветовала Наде погадать — рассказала способ, который, заверяла, никогда не подводит.

Учила:«Дождись молодого месяца. Как увидишь его первый раз, проговори такие слова: «Юнец молодой, у тебя рог золотой. Ты весь мир обошел, себе пару нашел, еще раз обойди, мне пару найди!»

Затем возьми землю из-под левой Ноги и иди домой. Ни с кем не разговаривай. Положи землю под подушку, на которой будешь спать. Суженый придет к тебе во сне».

Надя все сделала точно, как велела Ядвига.

— И приснился судьбоносный сон? — спрашиваю.

— Приснился. Как будто идем с Августом через поле. По обе стороны от нас хлеб колосится — будто золото кто-то разлил. Мы держимся за руки, смеемся. И вдруг дорога раздваивается. Он идет в одну сторону, я — в другую.

И уже не золотая стена передо мной, а скошенная стерня. А на  ней стоит Василий, с которым мы в детстве лазили в колхозный амбар. и набирает в мешки зерно. Просит меня помочь. Я подхожу к нему и просыпаюсь.

«Яснее ясного, — сказала тогда Ядвига, — не быть тебе с Августом».

Видно, и в самом деле надежное было гадание: наши дороги очень скрро разошлись. Тогда как все должно было быть наоборот: стоял апрель 1945-го, до освобождения оставались считанные дни. Все произошло нелепо.

...В тот день нас послали сажать картофель. Мне почему-то захотелось навредить, и я стала бросать клубни через две ямки в третью. Кто-то донес. Меня отправили (чтобы проверить, не враг ли я) в фильтрационный лагерь.

Август остался в имении. Его освободили советские войска. А наш лагерь — американцы. «Лагерных» сразу отправили в Пруссию. Так мы с Августом потеряли друг друга.

Встречи - прощания

В 1946-м Надежда Ткаченко приехала в Куликовку. К Мокрине. Больше некуда было.. Соседи рассказали, что приходили письма от Августа. Но ни одно из них не сохранилось.

— Тебя не было, я и выбросила, — пожала плечами мачеха.

Не осталось адреса и у Мокрининой крестницы, которая на все расспросы Августа о Наде написала: в село не вернулась, где находится — неизвестно.

Круг замкнулся. Но сердце продолжало верить, что любимый еще раз подаст весточку о себе. Однако писем больше не было.

В голодном 47-м Мокрина, спасая себя от трудностей, в который раз вышла замуж. Надя работала в соседнем Тупичеве на торфоразработках. Рано уходила из дому, поздно возвращалась, но все равно чувствовала себя лишнёй в доме.

В это время вернулся домой (после Победы он еще воевал в Маньчжурии) друг детства  Василий Полегенько. И с первого же дня после возвращения от Нади не отходил.

Они поженились в начале 1948-го, а в декабре родилась дочь Нина.

Вскоре переехали в Чернигов. Устроились на фабрику первичной обработки шерсти (ныне — ОАО «Чернигов-шерсть»).

Через три года Надя, беременная вторым ребенком, буквально столкнулась на базаре с товарищем Августа по Германии Иваном.. Он жил в Жавинке, под Черниговом. Разволновалась: а вдруг он что-то знает... Но Иван только развел руками.

— Мы рассказали друг другу, как сложилась жизнь после возвращения домой, и разошлись. Но меня не покидало чувство, что эта встреча была не случайной — что-то еще должно произойти. Так и получилось. Недели через две меня вызывают из цеха на проходную. Выхожу — и земля поплыла из-под ног. Боже мой, Август!

Сколько раз представляла нашу встречу, столько слов для него приготовила! А увидела — и вздохнуть не могу.

Потом мы вышли, сели в скверике. Спрашиваю, как нашел меня. А он говорит: «Иван помог. На самом деле он знал, где я. Просто тебе не сказал. Я бросил все и сразу же приехал. К тебе. Навсегда».

Слушаю, а слезы — ручьем из глаз. Если бы он знал, как я хотела услышать эти слова. И как горько было, что они запоздали.

«Мне скоро рожать, — говорю ему. А старшей дочери — уже четыре...»

Он берет мои руки, целует: «Это ничего не меняет. Я люблю тебя. И детей буду любить».

— И Вы не согласились остаться с ним?

— Не могла. Какой бы я была матерью, если бы, прожив век сиротой, сама лишила своих детей родного Отца?

— И Август уехал домой — в Латвию?

— Чтобы уволиться. Потом приехал в Чернигов. Был на нашей фабрике парторгом.

— Муж не ревновал?

— Ревновал, и очень. Говорил, что все прошлое надо оставить в прошлом. Я и сама так считала. Но прошлое преследовало меня. Оно будто прорастало в моей судьбе.

Как-то помогла пожилой женщине донести сумку. По дороге разговорились. Женщина оказалась нездешней. Гостила у сына. А сын, как оказалось, работал на той самой фабрике, что и я. Поэтому и поинтересовалась, кто такой. Август Миллер — был ответ.

«Вы — мать Августа, Мария?» — вырвалось у меня.

«А ты кто ему, что знаешь мое имя?» — спросила женщина.

«Я ...» — начала я и умолкла. В самом деле, кто я Августу? Бывшая невенчанная жена? Несчастная любовь? Не зная, как объяснить, неожиданно для себя стала рассказывать с самого начала: о родителях,раннем сиротстве, о Германии — как родной открывала всю душу еще несколько минут назад незнакомой, чужой женщине. Она выслушала, заплакала и обняла меня: «Как же ты похожа на Павла...»

Они стояли на улице, никого не замечая, забыв о времени. Теперь говорила Мария.

Рассказывала, что пережила после того, как ее, беременную, бросил Надин отец — Павел Ткаченко. Как хотела наложить на себя руки, как потеряла ребенка. Как потом, после потрясения, перестала говорить. Так продолжалось больше десяти лет. До того самого дня, когда она пережила еще один сильный стресс.

... Шла Гражданская война. Жизнь в украинской провинции была под контролем многочисленных местных атаманов и «батек», отряды которых защищали интересы отдельных волостей или даже сел. Иногда они воевали между собой и могли переходить от петлюровцев к красным и наоборот. Не стала исключением и Житомирщина (на протяжении 1917-1920 гг. власть в самом Житомире менялась 14 раз).

«Тогда наше село заняли красные, — вспоминала Мария. — Солдат расквартировали по домам. Ко мне тоже прислали одного. Его звали Альберт Миллер. Он был добрый, помогал по хозяйству. Когда налетела банда, как раз колол дрова. Всадники во дворе будто из-под земли выросли. Он даже не успел схватить оружие. Я так Испугалась, что не могла ступить и шагу: стояла будто парализованная. Видела, как сверкнула на солнце сабля, как Альберт, обороняясь, поднял топор, а через мгновение его отрубленная рука упала на траву. В чувства меня привел дикий вопль. Это кричала я сама...»

После этого Мария снова заговорила. Она ухаживала за Альбертом, а потом они вместе уехали к нему в Латвию. Поженились. В 1921-м родился Август.

— Когда мы встретились, Мария уже давно была вдовой, — продолжает Надежда Павловна. — Сын был для нее единственной радостью в жизни. Самым большим ее желанием было видеть Августа счастливым.

Я тоже хотела ему счастья. Была рада, когда он в 1955-м женился на хорошей девушке. Тоже Наде. Она была сестрой его товарища Ивана.

А вот нянчить внуков Марии было не суждено (в скором времени ее не стало). Не суждено было и Августу стать отцом.

А у нас с мужем родился сын. Назвали Николаем. На какое-то время малыш принес в нашу семью мир и покой. Пока не случилась история с моей фотографией, которую я подарила Августу.

Она была в рамочке, и все это время висела на стене в квартире Миллера. Потом Надя сняла ее. Август был в бешенстве, когда увидел. Заставил повесить фотографию на место.

Коща мой Василий узнал об этом, у нас снова случился скандал. Поэтому вскоре мы уехали из Чернигова. Вернулись в Куликовку. Мокри-на опять была вдовой. Я ухаживала за мачехой до ее последнего дня — как еще маленькой и обещала ее первому мужу Терентию.

Через год пришла страшная весть о смерти Августа. Они с Надей в кузове грузовой машины ехали на свадьбу к друзьям. Август присел на борт. На колдобине борт открылся, и он попал под колеса.

Это случилось в 1957 году. Августу было всего 36.

Я ездила на похороны. Провела свою любовь в последний путь...

Сердцу не прикажешь

— С того времени в моей жизни ничего особого не происходило, — вздыхает женщина. — Она стала такой, как у всех...

В 1958-м у Надежды и Василия родилась еще одна  дочь. Работали, растили детей. Нина стала педагогом, Николай — строителем, Люба — зоотехником (сейчас работает бухгалтером в ЗАО НВО «Черниговэлиткартофель» в Седневе). Дочери вышли замуж (у бабы Нади — четверо внуков и столько же правнуков). У Николая личная жизнь не сложилась. После смерти отца (в 1982 году) он жил с матерью в Куликовке. Умер в 2009-м.


Сейчас Надежда Полегенько живет со старшей дочерью в Старых Боровичах Щорского. района. Зятя не стало 5 лет назад.

Нина попала сюда по распределению. Учительствовала, с 1982 до 1989 года была сельским председателем, потом опять учительствовала. С 2008-го — вновь председатель села. Так решила община (хотя на момент выборов Нине Моцар было уже 60 лет), убедившись, что на первом плане у Нины Васильевны не корысть, а интересы людей.

Из-за работы дочь проводит с мамой намного меньше времени, чем хотелось бы. Надежда Павловна все понимает и не обижается.

Когда становится грустно, вспоминает молодость.

В тех воспоминаниях она веселая, красивая, влюбленная. И всегда — радом с Августом.

Признается:
— Мы прожили с Василием 34 года. Я была ему верной и заботливой женой. Уважала и ценила его. Но сердцу не прикажешь. В сердце и поныне—Август...

Щорский район

Мария исаченко, еженедельник "ГАРТ" №9 (2606) от 28.02.13

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.