Надеются на чудо

70-летняя Надежда Редченко с 8-летним внуком Артемом пять лет живут в Чернигове, на съемной квартире в районе ЗАЗа. Приехали из поселка Золотое Луганской области. У Артемки инвалидность. Муж Надежды Ивановны год назад умер. Мальчика Надежда Ивановна взяла под опеку еще в Луганской области.


Надежда Редченко с Артемкой

В квартире чистенько, стены украшают вышивки бисером и новогодние гирлянды. Но для уюта чего-то не хватает. Артемка на кухне за столом, занят перепиской с друзьями. В своей комнате отдыхает сын Надежды Ивановны Андрей. Тема называет его папой.

— Не пугайтесь, — приглашает в жилище Надежда Редченко. — Платим 3200 в месяц. Две комнаты. Сын за свою 1200 в месяц дает. Плюс коммунальные, отопление. В этом месяце за все было 4300.

— Где делась мама мальчика?

— На Донбасе осталась. После Темы еще двоих родила. Артемка уже у нее пятый был.
Мы из поселка Золотое-5. Говорят: город Золотое. А это пять шахт, и возле каждой образовался поселочек, Горсовет был в Золотом-1. Остальные четыре ему подчинялись. А теперь подчиняются только три, а «5» — это ЛНР. Сейчас там проходит линия фронта.

Чиновники, которые приезжают туда, в защитных костюмах ходят, касках. А люди живут, без бронежилетов и касок. У нас там шла железнодорожная ветка Донецк – Москва. Поезд ходил. Теперь по этой ветке идет линия разграничения. Мы до сих пор там прописаны. Тут зарегистрировали как переселенцев.

Надежда Ивановна говорит совершенно по-нашему, по-черниговски.

— Мать была из села Стольное Менского района. Мужа я там и похоронила. В Стольном троюродные остались. А двоюродные два брата в Чернигове, в Семеновке сестра и в Городище брат еще. А батька мой белорус был.

Я родилась на Донбасе. Прожила там 65 лет, теперь кочую тут.

Мы с мужем жили в двухкомнатной квартире, сыновья отдельно.

Знаете, как говорят: «старший был и так и сяк, младший вовсе был дурак». Походил к женщине, она поначалу кричала, что беременна от моего Андрея. А когда родила, оформила, дождалась этих денег больших, — все.

Малышу еще не было месяца, решила я их проведать. Купила подарки, пришла в Первомайск, за три километра от Золотого. Глянула, — ой! Секция такая, меньше чем наша эта одна комнатка. Кухня малюсенькая, ванна — вообще. Лежит ее бабка в той же самой комнате, под себя ходит. Мочой воняет ужасно. Она, эта дама, ходит обутая, одетая. «Где же ребенок?» Диван грязнючий. Она одеяло поднимает, и там ребеночек лежит, малюсенький. Голый, обписяный, только шапочка на нем… Все настолько запущено, — блатхата! Спрашиваю ее: «Так это мой внук или как?» «А я не знаю». Ей тогда было 30 лет, на первых детей ее уже лишили прав. Один ребенок был задушен, вроде бы спать легли с сожителем, ребенок между ними, проснулись, — мертвый.

Спрашиваю: зачем же ты ребенка держишь в таком состоянии? Душа заболела, жалко так стало. Я не гадала, мой или не мой. Она, падлюка, возьмет пива в банках, напьется, — меня не стеснялась. И ребенка грудью кормит. «Ну что ж ты делаешь?» Бегу, покупаю что-нибудь от газиков ему.

Думала, что после 60 мне ребенка уже не дадут. Оказалось, этот возрастной ценз сняли. Пошла в службу по защите прав детей, заведующая спрашивает: «Будете документы оформлять?».

Отговаривали: «Вам 63, будет тяжело». А у меня ребенок стоит перед глазами и все. Потом слышу, в больнице, говорят: «Артемка поедет в дом инвалидов».

У него есть диагноз, в истории болезни. Врач называл, но не могу запомнить.

И вот я в восемь месяцев забираю ребенка. Дитя не сидит, не стоит, даже ножками не упирается. Привезла я его домой, дедушка взял на руки, прижал к себе: «Теперь ты будешь моим бэби». И мы с ним начали: массажи, кормление, купание, гуляние. Как-то так впряглись. Артемка пошел в полтора года. Долго ползал, потом по хате ходил, а на улицу — только за руку. Да и сейчас так: если я не рядом, он и в троллейбус не сядет.

— Бабо! — слышится из кухни.

— Что ты, Тема?

— Та ничого. Так просто, — заходит в комнату светленький восьмилетний мальчик.

— Украинец какой, — подмигивает Надежда Ивановна.

В дом летели мины

Когда наши погнали «ополченцев» из Лисичанска, Северо-Донецка, те в Первомайск воткнулись, и остановились. Мы оказались в окружении. К нам никто не заезжал, никто не выезжал. Безвластие: ни тех, ни других. Продукты в цене скаконули. Хлеб, курево подорожало (дед курил). Пара магазинчиков работали, целую ночь люди стояли за хлебом. Даже не знаю, какими тропами они его везли, — две машины, по буханке из багажника давали. Под обстрелом.

Мы жили на четвертом этаже пятиэтажного дома. Стреляют «грады» где-то из Стаханова, прут на Попасную, — в квартире все ходуном ходит. Сидим, трясемся. Ночь. Дед командует: «Давай, заворачивай малого, пошли в подвал».

Перешли в дом старшего сына Сергея, он выехал в Орел, к родственникам.

Дед железными листами все окна позакрывал, подпер дровами. Сидим. А мины как начнут выть: у-у-у-у-у, — летит, а куда прилетит? Малой в кроватке ушки закроет отак ручками. Он сейчас и дрель не может переносить, другие подобные звуки, такой испуг был. Когда сильно обстреливали, в наши дома начали попадать мины. Потом, когда Николай Иванович умер, патологоанатом сказал: «Лет пять назад у вашего мужа был обширный инфаркт».

Ну что сидеть, сентябрь. То перебьют газ, — нету. То линию перебьют — без света сидим, то без воды. Ребенок начал болеть.

Мы собрались и поехали к сестре в Воронеж. Я с ребенком в сентябре, а муж уже в начале декабря, когда сильно бомбить начали. Просидели там три месяца. Надо где-то оформляться. Я понимала, что в России карман тоже не широкий. И мне не нравится их брехня там.

Решили: вернемся в Украину. Там же у нас все. И пенсии тоже.

Позвонила старшему брату двоюродному в Чернигов. Он удивился: «Надя, мы вас ждем, чего ты не едешь?».

Приехали в 2014. С пятью тысячами гривен.

У брата старшего дом на Масанах. Пожили. А потом я же вижу, какой наш ребенок. Шумный. Мы пошли на квартиру.

У младшего сына, Андрея, диабет. Сюда приехал в 2015 году. Артемка его папой называет. Ну как я могу у ребенка это отнять?.. Мы в садик пошли, за всеми приходят, дети бегут, кричат: «Мама!». А он тоже кинется, а тут бабця стоит. Так переживал. Ходит, ходит, другой раз: «Дедушка, там где-то мама моя ходит». Душевный такой мальчик. Говорит: «Вот я умоюсь, уберусь хорошо, и пускай мама с папой посмотрят, какой я у них красивый». Это ему еще годика четыре было.

Николай Иванович умер 19 мая прошлого года. У него «сахар» был, он сидел на таблетках. А надо было на инсулин переходить. Начали ему во второй городской вводить жидкость, чтобы посмотреть, где закупорка. На этой процедуре он и помер. Просто в больнице задохнулся. Вот так, закупорили навсегда, — тяжко вздыхает Надежда Ивановна. — 73 года, кому мы надо.

Только концы с концами начали сводить. В 2017 пенсии в два раз увеличились: у меня пять тысяч, у него шесть. Николай Иванович на шахте работал. Я — инженер-техник-электрик. 38 с половиной лет проработала на подстанции Волгоград – Донбасс, пришла монтером, а ушла на пенсию диспетчером.

У нас уже неплохо получалось: моя пенсия, его пенсия, детские. Переселенческих по тысяче на человека, на коммунальные. Потому что мы неработоспособные пенсионеры, а сын и ребенок на инвалидности.

У Артема — когнитивное расстройство ЦНС. Тик. Сразу выставляли диагноз ММД* (минимальная мозговая дисфункция), но обещают, что к 10-12 годам это «сотрется». И зрение плохое. Косоглазие, астигматизм. Очки начал носить с четырех с половиной лет.

Ходит в школу для слабозрячих детей. Ой, сколько на этого мальчика положено сил и денег, нервов, упорства, — только чтобы научить его делать то, что он сейчас делает.

Я ходила на психо-педагогическую комиссию. Ничего никому не платила, подарков не носила. Нас расспросили и направили в 54 садик, в группу по заиканию. 10 человек в группе. Все бесплатно, и молодцы воспитатели. Они за полтора года сделали чудо из этого мальчика, — вытирает глаза Надежда Ивановна. — С 2014-го тут нам жилье ни разу не предлагали. Я встала на очередь, по программе «Доступне житло». В новострое, 50 процентов оплачивало государство, как переселенцам, 50 — мы. Записались на 43 квадрата, посчитали, — нам хватит, а больше не потянем.

Вызывают меня: ваша очередь подходит. Конечно, денег у меня немного не хватало, все-таки муж в больнице лежал. Но через неделю вызывают опять. Говорят: «Муж ведь умер, и вам 43 квадрата не положено, а только 31,5». Мальчик на опекунстве — это не родня. Но не строят квартиры такого метража. А если хочу 43, то за 12 квадратов надо доплатить по полной цене. Получалось, что у меня не хватает 100 тысяч гривен. Опекунство, инвалидность, — в этой очереди как льгота не учитывается. И Артем может стать в очередь на улучшение жилья, но только после 17 лет.
Сколько я ни писала, сколько ни обращалась, никто не помог.

Вторые в очереди, а она не движется

Нас собрали в городском управлении квартучета, на Кирпоноса, 9, сделали очередь. Исходя из баллов. Допустим, пенсионер — 4 балла, инвалид — плюс еще три балла. У нас получилось 34 балла, мы вторые (смотрели этот список 28 декабря, Надежда Редченко там уже на 15 месте. — Авт.).

Прошел год. Жилье дадут, если будут государственные субвенции. Сейчас нет, говорят мне.

Вот так вот и живем. Иной раз такое отчаяние. И домой так хочется… И дом там починить можно. Но вернуться туда, домой — значит ребенка в никуда.

Я решусь на последний шаг. Летом поставлю палатку возле Верховной Рады. И буду жить там с ребенком.

Пока сидим, замерзла: от балконной двери поддувает.

— А мы привыкли, одетые ходим, — улыбается Надежда Ивановна. — А кто тут что делать будет? Вот ковер нам из садика отдали, спасибо. А то на полу совсем ничего не было.

Прибежал Артемка.

— Что там делал?

— Читал. В интернете всякое. Майн крафт.

Елку Тема не хочет.

— Иголочки всякие будут падать. Выметать придется часто, — рассуждает. — А квартиру дождиком и гирляндами я украшу.

*без выраженных интеллектуальных нарушений, но с различными легкими расстройствами поведения и затруднениями при обучении.

* * *

А у вас есть свои шесть квадратов?

А кто еще в квартирной очереди?

На сайте Черниговрады в квартирной очереди шесть групп, которые нуждаются в жилье: общая очередь, список внутренне перемещенных лиц, переселенцы из радиоактивно-загрязненных зон, первоочередный и внеочередный список, социальная квартирная очередь.

По состоянию на декабрь 2020 года, в общей очереди на жилье в Чернигове — 4032 человека (а в январе этого года было 4281, продвинулась). Номер один на получение жилья — Светлана Демченко, поставлена на очередь в 1976 году. Последний — Юрий Юрченко, поставлен в ноябре этого года. В первоочередном списке — 1389 человек, во внеочередном — 870.

Среди очередников есть Алексей Тогочинский. Отчество — Михайлович, прямо как у ректора Академии государственной пенитенциарной службы. Тогочинский поставлен на очередь 15 ноября 2018 года.

Также в списке Дмитрий Алистратов. Отчество — Александрович. А ведь был такой начальник горотдела полиции в Чернигове, Александр Алистратов, луганский. Дмитрий Александрович в очереди со 2 сентября этого года.
В очереди с 18 июня этого года Олег Шамрук.

Человек с таким именем — начальник факультета пробации пенитенциарной академии.

Нуждается в своих квадратах и Сергей Стринадко, начальник полигона бытовых отходов (черниговская мусорка на Масанах). В списке — с 27 октября 2014-го.

С 2012 года (19 ноября) ждет свои квадраты Владимир Лобосок, экс-депутат облрады, предприниматель.

В очереди много: полицейских, военнослужащих, работников прокуратуры.

Любой ли черниговец имеет право быть поставленным в очередь на жилье?

На вопрос, кто имеет право на улучшение (расширение) жилья, ответила 37-летняя Светлана Богуш, заместитель начальника отдела квартирного учета и приватизации жилищного фонда Черниговрады:

1. Основной показатель к постановке на очередь — наличие жилой площади ниже уровня, определенного исполкомом (в Чернигове — менее шести квадратов жилой площади на человека).
2. Человек проживает в помещении, которое не соответствует санитарным и техническим требованиям (и на этот счет есть официальное заключение).
3. Болеет тяжелыми формами некоторых хронических заболеваний, в связи с которыми не может проживать в одной комнате с членами своей семьи.
4. Проживают по договору поднайма жилого помещения.
5. Проживают не менее пяти лет по договору найма (аренды) жилья.
6. Проживают в общежитиях.
7. Проживают в одной комнате по две и более семей или разнополые люди возрастом от девяти лет (кроме семейных пар).
8. Внутренне перемещенные лица из числа участников боевых действий.

Виктория Товстоног, Елена Гобанова, еженедельник «Весть»

Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш Telegram.