Вечер добрый. Вижу многие из вас придвинули свои любопытные носы ближе к мониторам, а кто-то даже удивленно отложил в сторону пирожок, увидев снова мой ник в блогах. Ну что ж, в этот раз никаких скандальных разоблачений или признаний не будет. Зато таки удалось добить текст на конкурсную тему №3. Вышло не так весело, как хотелось бы, но все же.
– Федор, что сидишь? Водки не дам, можешь даже не смотреть так жалобно, – прикрикнула на седого конюха кухарка Марфа.
– Да тихо, ты тихо, – взмолился тот. Барин прознал все…
– Как же так? Кто доложил? – схватилась она ладонями за вспыхнувшие щеки.
– Какая разница ужо. Сказал мне… – при этом Федор наклонился к уху женщины и что-то быстро шепнул.
– Неужто поедешь?
– Придется, – горько вздохнул старик. Ослушаюсь – сама знаешь, выпорет так, что шкура лохмотьями на спине повиснет.
– Что ж за зверь такой, а не человек. А с виду чинный, важный, разговоры вести умеете. Какие люди к нему в поместье приезжают, какие приемы устраивает, – в сердцах воскликнула Марфа и быстро прикрыла рот ладошкой, испугавшись, что это ее сиюминутное откровение могут подслушать.
Затем она деловито вытерла краем красного накрахмаленного фартука увлажнившиеся глаза, и метнувшись куда-то в закуток поставила перед конюхом банку хлебного самогона.
Тот быстро запрятал ее за пазуху и заторопился на выход. – Скоро буду: барин сказали
экипаж подать через час, поедут в Петербург по делам.
В тот вечер в гостиной господин Булавин читал вслух дворовым Библию. По его мнению их невежество не должно было стать препятствием для того, чтобы узнать больше о слове божьем. Он считал себя мудрым
поводырем своей паствы и как человек образованный нес просвещение убогим. В окружении холопов он чувствовал себя особенно значимым.
Перед тем как читать свои праведные лекции Булавин обыкновенно принимал у себя в спальне дозу морфина. Затем не спеша, перед
зеркалом накладывал густым слоем
пудру на посеревшее от старости и наркотического
яда лицо, натягивал на полысевшую макушку парик с белыми локонами и закутавшись в длинный шелковый изумрудно-зеленый халат торжественно выходил в гостиную.
Там притихшие, на длинных лавках, которые принесли из людской, – его уже ждали слуги. Булавин, кряхтя опускал свое невесомое тело, в кресло с массивными медными подлокотниками и принимался читать.
Рядом с ним, поблескивая янтарными глазищами, на диване восседала белоснежная пушистая
кошка с золотым колокольчиком на шее. Четырехлапая стерва имела прескверный характер и нередко дворовым здорово досталось от ее коготков.
Сегодня я почитаю вам про обман, прокашлявшись произнес барин. Ибо обман большой грех, а особенно грешно обманывать своих хозяев и благодетелей, – прищурился на кузнеца Мирона помещик.
От чего тот заерзал на месте и отвел взгляд.
По гостиной расплывалось тепло от камина и ярко горели свечи, а за окном трещал январский мороз и собиралась метель. Федор выехав за пределы поместья на санях, повертел головой по сторонам и жадно отхлебнул из банки самогона. Занюхав это дело рукавом засаленного кожуха и поплотней надвинув шапку на уши он погнал конягу в сторону леса.
Дорога была заснеженная и лошадь не без труда пробиралась по сугробам. Со стороны черной полосы соснового бора завывали волки, от чего Зорька испуганно фыркала и пряла ушами. Федор же, казалось, не замечал ничего этого, а беспрестанно что-то бормотал себе под нос и то и дело оборачиваясь на сани истово осенял себя крестным знамением.
Проехав с две версты в сторону леса, он резко натянул поводья и прикрикнул на лошадь: Тпр-р-ру! Тпр-р-ру! Разворачивай!
Та послушно мотнула головой и подалась в обратную сторону – к соседней от поместья Булавина - деревне Зайцево. А уже через минуту конюх, яростно покрикивая, подгонял Зорьку ехать быстрее. До деревни было добираться в два раза дольше, чем до леса и Федор хотел, во чтобы то ни стало, успеть туда и обратно, до того времени, как подавать карету хозяину на Петербург.
- Мерзость пред Господом - уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему.
- Не приключится праведнику никакого зла, нечестивые же будут преисполнены зол.
- Праведник указывает ближнему своему путь, а путь нечестивых вводит их в заблуждение.
Назидательно покачал пальцем в сторону лавок Булавин. Затем резко захлопнув Библию он нахмурился и обратился к Мирону:
– Тебе, смотрю никак скучно, кузнец?
Русоволосый детина поднял на помещика ясные глаза и смиренно молвил: – Я слушаю писание, как и все.
– Врешь! Взвизгнул помещик. Ты весь вечер только и знаешь – что на девок глазами стрелять. Вон Наталье от взглядов твоих - совсем тошно стало. Побледнела как стена.
– Барин, не вините Мирона, он тут не при чем. Это я приболела, лекарь сказал
гемоглобин низкий, отсюда и краска с лица спала, – испуганно заступилась молоденькая горничная за парня.
Между тем Федор гнал лошадь, что есть силы, в сторону Зайцево. Сани оставляли за собой след от полозьев, в снежных рельсах которых искрились снежинки, а печальная луна освещала торопившегося всадника. Уже подать рукой было до ближайших изб, где возле маленькой
часовенки, в стороне от всех жил
затворником отец Кирилл. Поселился здесь он лет 10 назад - один, без семьи, и молва людская наградила его славой строгого и справедливого человека. Говорили, будто он на травах знается и лечить к нему хвори ездили издалека и споры разрешать.
Федор на всем скаку въехал под самую изгородь избы священника, бросил поводья, и что есть силы застучал в окно.
– Ну что же, пожалуй, хватит на сегодня, – устало закончил свою вечернюю проповедь помещик Булавин. Он осмотрел комнату из-под полуприкрытых век - действие наркотика уже начало вызывать в нем сонливость, и молвил:
– Ступайте, ступайте. А ты, Наталья, поправляйся. Поди на кухню печенки попроси, там с обеда должна остаться. Скажешь – барин велел угостить. Печенка, она для кроветворенья полезна, нео-бы-чай-но, – уже почти неразборчиво пробормотал он, опустив подбородок на воротник халата.
Слуги поклоняясь вышли.
Через несколько минут Наталья, растрепанная влетела на кухню к Марфе:
– Марфа, где сын? Марфа, где он? Его нет там, я обыскала, везде-везде! Что мне делать? Колыбелька пустая, а его нет! - молодая прислужница обхватила толстую кухарку и повисла на ней, как раненная птичка.
– Бедненькая моя, - Марфа прижала несчастную мамашу к своей необъятной груди.
– Свезли его. В лес свезли. Барин узнал, что вы с Мироном слюбились без его ведо..
– Но там же холод лютый, Марфа. Вода в Весляне льдом покрылась, а как же дитя в лесу?
Марфа усадила горничную за стол и заговорила: Забудь про дитя это, во грехе рожденное и чтоб я больше не слышала от тебя про него ничего. Ты девка молодая еще себе родишь, а будешь болтать сама погибнешь. И взяв непокорную девицу за плечи кухарка аккуратно выставила ее а комнаты для прислуги.
Федор возвращался в поместье Булавиных довольным и раздобревшим. А по дороге даже насвистывал песню. Выпитый самогон и вопреки воле барина содеянное приятно согревало его душу.
Он пообещал себе также, что тайну о проделанном той зимней ночью
трюке с обманом хозяина он сохранит навсегда, иначе кто его знает, какое наказание придумают для него…