сто лет прошло. и шо оно далО-2

сто лет назад сын багдадского* лесничего был изгнан из пятого класса одной из московских гимназий,
вступил в рсдрп,
агитировал в рабочих районах,
арестовывался полицией за эту агитацию,
скандалил под стражей и оказался в одиночной камере бутырской тюрьмы,
где начал писать стихи,
коими был недоволен,
но именно с них отсчитывал в автобиографиях свою поэтическую судьбу.

(*багдадское лесничество находилось в окрестностях села багдади кутаисской губернии российской империи.)

владимир маяковский отчаянно хотел ощущать себя частью великого потока.
он и был частью, но другая часть его души, его личности, всегда "выпирала", не вписывалась.
не бывает так, чтобы социальная судьба большого художника складывалась гладко и благополучно.
а если в жизнеописании написано нечто благостное - то это ложь, позднейшая лакировка.

как у вильяма блейка:
люди спрямляют кривые пути
гении ходят кривыми

итак, несколько стихотворений великого маяковского.

а вы могли бы?

я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

на чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

а вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

1913

 

*******

 

... нежные!

вы любовь на скрипки ложите.

любовь на литавры ложит грубый.

а себя, как я, вывернуть не можете,

чтобы были одни сплошные губы!

 

приходите учиться 

из гостиной батистовая,

чинная чиновница ангельской лиги.

 

и которая губы спокойно перелистывает,

как кухарка страницы поваренной книги.

 

хотите

буду от мяса бешеный

и, как небо, меняя тона

хотите

буду безукоризненно нежный,

не мужчина, а облако в штанах!

 

не верю, что есть цветочная ницца!

мною опять славословятся

мужчины, залежанные, как больница,

и женщины, истрепанные, как пословица...

 

*****

 

... я раньше думал

книги делаются так:

пришел поэт,

легко разжал уста,

и сразу запел вдохновенный простак 

пожалуйста!

а оказывается

прежде чем начнет петься,

долго ходят, размозолев от брожения,

и тихо барахтается в тине сердца

глупая вобла воображения.

пока выкипячивают, рифмами пиликая,

из любвей и соловьев какое-то варево,

улица корчится безъязыкая 

ей нечем кричать и разговаривать.

 

городов вавилонские башни,

возгордясь, возносим снова,

а бог

города на пашни

рушит,

мешая слово.

 

улица муку молча пёрла.

крик торчком стоял из глотки.

топорщились, застрявшие поперек горла,

пухлые taxi и костлявые пролетки

грудь испешеходили.

 

чахотки площе.

город дорогу мраком запер.

 

и когда

все-таки!

выхаркнула давку на площадь,

спихнув наступившую на горло паперть,

думалось:

в хорах архангелова хорала

бог, ограбленный, идет карать!

 

а улица присела и заорала:

«идемте жрать!»...

 

*****

 

... я,

обсмеянный у сегодняшнего племени,

как длинный

скабрезный анекдот,

вижу идущего через горы времени,

которого не видит никто.

 

где глаз людей обрывается куцый,

главой голодных орд,

в терновом венце революций

грядет шестнадцатый год.

 

а я у вас его предтеча;

я где боль, везде;

на каждой капле слёзовой течи

распял себя на кресте.

уже ничего простить нельзя.

я выжег души, где нежность растили.

это труднее, чем взять

тысячу тысяч бастилий!

 

и когда,

приход его

мятежом оглашая,

выйдете к спасителю

вам я

душу вытащу,

растопчу,

чтоб большая!

и окровавленную дам, как знамя...

 

*****

 

... вы,

обеспокоенные мыслью одной

«изящно пляшу ли»,

смотрите, как развлекаюсь

я

площадной

сутенер и карточный шулер.

от вас,

которые влюбленностью мокли,

от которых

в столетия слеза лилась,

уйду я,

солнце моноклем

вставлю в широко растопыренный глаз.

 

невероятно себя нарядив,

пойду по земле,

чтоб нравился и жегся,

а впереди

на цепочке наполеона поведу, как мопса.

вся земля поляжет женщиной,

заерзает мясами, хотя отдаться;

вещи оживут

губы вещины

засюсюкают:

«цаца, цаца, цаца!»... 

 

1914 - 1915, отрывки из тетраптиха "облако в штанах"

 

*****

 

себе, любимому, посвящает эти строки автор

четыре.

тяжелые, как удар.

"кесарево кесарю - богу богово".

а такому,

как я,

ткнуться куда?

где мне уготовано логово?

 

если бы я был

маленький,

как океан,-

на цыпочки волн встал,

приливом ласкался к луне бы.

где любимую найти мне,

такую, как и я?

такая не уместилась бы в крохотное небо!

 

о, если б я нищ был!

как миллиардер!

что деньги душе?

ненасытный вор в ней.

моих желаний разнузданной орде

не хватит золота всех калифорний.

 

если б быть мне косноязычным,

как дант

или петрарка!

душу к одной зажечь!

стихами велеть истлеть ей!

и слова

и любовь моя -

триумфальная арка:

пышно,

бесследно пройдут сквозь нее

любовницы всех столетий.

 

о, если б был я

тихий,

как гром,-

ныл бы,

дрожью объял бы земли одряхлевший скит.

я если всей его мощью

выреву голос огромный,-

кометы заломят горящие руки,

бросаясь вниз с тоски.

 

я бы глаз лучами грыз ночи -

о, если б был я

тусклый, как солце!

очень мне надо

сияньем моим поить

земли отощавшее лонце!

 

пройду,

любовищу мою волоча.

в какой ночи

бредовой,

недужной

какими голиафами я зачат -

такой большой

и такой ненужный?

1916