Яшка Казанова

Вперше почув це ім'я з вуст Діани Арбеніної.
Слова пісні "Полчаса до войны" написала саме Яшка Казанова.
Почав шукати про неї більше і... от вже кілька років постійно читаю ЖЖ Казанови. Заради врішів.
Вважаю її найкращим поетом сучасної Росії.
Все дуже щиро. Буду радий, якщо комусь сподобається.
І ще... віршів немало. важко було вибрати 2-3. почитайте якнайбільше. особливо, "Одинокий из двух"


А кто-то мне говорил: уймись,
Ты так юна (по английски - мисс)
Все проходит. И это пройдет.
Но я мимо библий люблю ее.


Бирюлька

Осторожней ступайте, любезная фройляйн,
Давайте мне руку, я буду нежна.
Мы в пятнадцати пулях от линии фронта
И в пятнадцати метрах над.

Я коснусь Вас в глуши изумрудной поляны,
Оставшись не телом, но росчерком вен.
Вы прикинетесь сонной, и, может быть, пьяной,
Рассеетесь в теплой траве.

Жара перестрелок осталась за кадром:
Там кто-то убит, кто-то ранен в поддых.
А у нас - благодать: любованье закатом,
Вдоволь воды и еды.

И шальным дезертиром, почуявшим волю,
Сползу по запястью заморских кровей.
Притворившись текущей, звенящей, живою,
Без раны в правом крыле.


чумичка я

Вас, ма шер, скорее всего сгубило
неумение быть идиоткой с высоким штилем.
а потом Вы проснулись: господи, шо жэ было?
и не пили вроде бы лишнего... или пили?

Вам, майн фройляйн, попроще бы стать, помягче -
я ведь тоже - животное, плотское, как гангрена.
мне плевать, что слезинка на кромке ресниц маячит,
мне паршиво от чувства вины на ладонях прелых.

Вы, май диа, пойдите в ближайший бутик,
оттолкнув ударенья, как это челюсти ловко.
Вы распущенной будьте, Вы шибко богатой будьте,
представляя рядом с собою аленделона...

и, ко мне возвращаясь под вечер, забудьте планы
на дальнейшее "вместе" под музыку вечных фрикций.
и оставьте мне очень мало, предельно мало -
обнаженную ножку, чтоб все-таки в Вас влюбиться.


мат

я не стану двигать вперед эпоху,
если мне не заплатят. и это - честно.
кроме денег эпохе заметно по хуй
все. и меня всерьез беспокоит чем за-
платить за лекарства, которых надо
много: бабушка, видишь ли, вянет-тлеет...

а еще мне хочется винограда
и босыми пятками по аллее.


мат2 (отрывок)

я безусловно нарасхват:
курили, пели, танцевали...
одышливо ебет москва
раскрытый рот провинциальный


одинокий из двух
А у Лилички рвется коса до пояса
Роза красная в волосах.
Мне даже глянуть на Лиличку боязно,
Не то, чтоб ладони лобзать.
Она шагает по каждой площади,
Как по Красной. Каблук трещит.
Была бы иная, жилось бы проще мне:
Семечки, сырники, щи...
А у Лилички нежность руки проклятая -
Поллуны таращусь в окно
И вою. Трахея забита кляпами -
Глубочайшая из всех нор.
Тосковать, в каждой рюмке спиртово плавиться:
Кто ласкает ее - гадать.
А она - и умница, и красавица,
Строптива не по годам.
Стоп, машина! Я - под колеса бревенчато,
Но великоват для авто.
Не лечится эта зараза, не лечится.
Ни в этой жизни, ни в той.
А у Лилички брови вразлет по-летнему,
И Арбат истоптан до дыр.
В кистях грабастаю два билетика,
Глотать мешает кадык.
Я бросался здороваться с незнакомками,
Драться с мальчиками в "пежо" -
Она не пришла. Циферблатик комкался.
Револьвер эррекцией жег.
И потом, коробок черепной разламывая,
Пуля видела наперед:
Не пришла на Садовое? Это не главное.
На похороны-то придет.
Вот и памятник. Двух штанин бессилие,
В метрополитене - бюст.
А у Лилички платье синее-синее.
До сих пор ослепнуть боюсь.


для альбертика
она лезет правой в письменный ящик стола,
вынимает сначала пару конвертов, затем - пистолет
и думает: "снова много курила и снова мало спала,
и устала снова. может собраться уже? сто лет

не проживу всё равно, а так, как сейчас - пиздец."
начинает играть с железом, дурочка, нюхать ствол,
перед тем, как в висок его вплющить беспомощно. ха! и здесь
происходит то самое. да, всё правильно, конечно же, волшебство.

из ствола вылетает вовсе не пуля, нет,
а смешная толстая фея, малышка Пли.
и она говорит: "рот закрой. или что-то не так во мне?
да, я - фея. я - фея. одевайся давай. пошли.

рот закрой!!!" Пли чихает, сморкается, кашляет, ставит чай.
будто в этой берлоге она прожила сто лет,
знает всё наизусть. и конфорки, и ильича
уморительный бюст на комоде, и пистолет,

и зелёную шапку (ну мама связала!), и
этих штор несусветных сухой ацетатный шёлк.

а потом... потом она просто смотрит в глаза мои:
ты не бойся, малышка, всё будет хорошо.


***
а она говорит: "ты опять опоздал. ну как же
так? почему? Господи, весь в отца!"
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь не видеть сбоку её лица.

а она говорит: "ты одет, как бомж, или даже
хуже. может быть, съездием в магазин?"
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь смотреть на датчик масло? бензин?

а она говоритговоритговорит и никак не скажет.
я хотел бы обнять её крепко, но это, увы, уже
неуместно давно. по шарадам многомногомногоэтажек
я везу свою маму куда-то. надеюсь, в жэк.


***
тише воды.
ниже травы.
можно на ты.
можно на Вы.

девочка-мёд.
женщина-яд.
мне невдомёк,
кто из них - я.

горькая кровь.
сладкий елей.
ступни укрой
шкурой моей.

терпкий коньяк,
душный кальян:
дремлет моя
странная явь,

видит цветы,
видит холмы.
милая ты.
милая, Вы...


зельма

в замке старинном, в зале музейном
тайком от родных и друзей
мудрёное зелье варила зельма,
прекраснейшая из зельм.

печаль сменяла приливы веселья,
огонь то кусал, то гас.
единым телом кипели в зелье
растения разных каст:

гибискус-развратник, кумин-обжора,
роза-подруга любовных ожогов,
боссвелия-страсть молодых хористов,
сноб-бергамот, кокетка-корица,
сладкая, словно нимфетка, липа,
стерва-жимолость, эвкалипта-
целителя листья, звёзды бадьяна,
багульник-убийца, любимец пьяных
от подвигов лавр, кардамон, гвоздика,
волчьих ягод и вишни дикой
хитросплетенья, душистый перец,
ромашка, друг дездемоны-вереск
и обольстительницы-пачули.
их плотный бархатный запах почуяв,
десятки цветов и трав
смиряют свой вздорный нрав!

суровые камни большого зала
долгих пятнадцать дней
бесстыдная самка костра лобзала -
трещали сердца камней.

не всякий выдержал пытку жаром,
скрошился в жгучий песок,
ведь поцелуи острей кинжала,
желанней, чем хлеб и сон!

котлу половником помогая,
за двери выставив слуг,
зельма шальная, босая, нагая
заклятья шептала вслух.

в каждом слове то струны звенели,
то гулко рыдал орган.
горячие камни от звуков зверели
и выли, смуглым ногам

послушные, словно рабы. а зельма,
плясала на рёбрах их
свой бешеный танец, танец весенний,
созданный для двоих.

варева запах курился в жилах,
дурманя пуще вина,
над замком стая ворон кружила
с рассвета и до темна,

тем ароматом влекома. стоит
однажды вдохнуть его -
разумом овладеет густое
древнее колдовство:

каждый забудет, кому он нужен,
куда и откуда шел...
зельме прекрасной подарит душу,
станет ее пажом,

верным, как пёс, как волчица - смелым,
быстрым, как ягуар!
хриплым, безжалостно-нежным смехом
сдобрила зельма отвар,

в сотни жёлтых пузатых бутылок
слуги разлили его
и поутру отвезли на рынок
свежайшее волшебство.

торговцы из тысячи стран купили
этот янтарный яд,
но до своих берегов не доплыли,
пятнадцать недель подряд

от гранёных стаканов с зельминым зельем
не отрывая лиц.
не дождались их родные земли,
сирены не дозвались.

купцов заарканил коварный запах -
никто не увидел, что
пара бутылок упала за борт...
и начиная шторм,

от предвкушения обезумев,
вода, как диковиный плод,
схватила бутылки, стиснула зубы,
дробя стекляную плоть!

варево струйками из осколков,
как кровь из прокушенных шей,
лилось.... никто не знает - сколько
теперь у зельмы пажей,

но всякий, кому хоть раз случалось
коснуться ступнями волн,
услышать крики голодных чаек
над морем, поймать его

солёный парфюм ноздрями, знает,
отныне и навсегда
одно лишь желанье его терзает -
еще вернуться сюда,

забраться на скользкий обломок рифа,
ни пить, ни дышать не сметь
и в звуке прибоя услышать хриплый
безжалостно-нежный смех.