тем не менее - люди
человек – удивительное существо. социальное настолько, что практически неспособно жить вне общества. эгоистичное и несговорчивое, словно у него есть несколько человечеств на выбор.
коллективное его существование циклично, и общество постоянно, с периодом, который имеет тенденцию к уменьшению, проходит все стадии умонастроения от романтического энтузиазма до мизантропической депрессии.
по кругу, по кругу, снова и снова.
конкретное содержание не важно. если сегодня сообщество истово прославляет какую-нибудь идею или мировоззрение, или мыслителя, или партию деятелей, это стопроцентно означает, что через некоторый промежуток времени, весьма короткий, перечисленное будут проклинать и преследовать те же люди.
что говорить об обществе, если сам человек не в состоянии удерживать прочный мир с самим собой? сие давно подмечено, а один из моих любимых писателей, станислав лем, в серьезнейших, несмотря на весь юмор оболочки, звездных дневниках ийона тихого, знаменитого космического путешественника будущих времен, посвятил этому свойству даже лучших из людей немало страниц. хочу предложить вам отрывок.
напомню вам, что сюжет прост: метеорит повредил рули персонального звездолета ийона тихого. путешественник поставлен перед нерешаемой в его ситуации задачей. ему нужно закрутить гайку с одной стороны, придерживая головку болта с другой. нужен второй человек и второй скафандр, а тихий путешествует один.
но, на счастье его ракета пересекает гравитационные вихри, в которых возможны петли времени. короче: герой клонируется, появляются его экземляры из другого времени: из вчера и завтра. их все больше.
как же справляется он с решением несложной задачи ремонта рулей? читаем
…когда я пришел в себя, каюта была набита людьми. передвигаться по ней было почти невозможно. как оказалось, все они были мною из разных дней, недель, месяцев, а один, кажется, даже из будущего года. много было побитых, с синяками, а пятеро из присутствующих были в скафандрах. но вместо того чтобы немедленно выйти наружу и исправить повреждение, они начали спорить, ругаться, торговаться и ссориться. они выясняли, кто кого побил и когда. положение осложнялось тем, что уже появились дополуденные и послеполуденные, и я начал опасаться, что, если так пойдет дальше, я раздроблюсь на минутных и секундных и, кроме того, большинство присутствующих врали без запинки, и я до сих пор не знаю по-настоящему, кого бил я и кто бил меня, пока вся эта история крутилась в треугольнике четверговый – пятничный – средовый, которыми я был поочередно.
по-моему, оттого, что я сам врал пятничному, будто я воскресный, меня поколотили на один раз больше, чем следовало по календарю. но я предпочитаю даже мысленно не возвращаться к этим неприятным воспоминаниям– человеку, который целую неделю ничего не делал другого, как только лупил самого себя, гордиться особенно нечем.
тем временем ссоры продолжались. меня охватывало отчаяние из-за бессмысленной потери времени, а ракета между тем неслась вслепую, то и дело попадая в гравитационные вихри. в конце концов те, что были в скафандрах, подрались с остальными. я пробовал навести хоть какой-нибудь порядок в этом теперь уже полном хаосе, и наконец после нечеловеческих усилий мне удалось организовать что-то вроде собрания, причем тот, который явился из будущего года, как самый старший, был единодушно избран председателем.
потом мы выбрали счетную комиссию, согласительную комиссию и редакционную комиссию, а четверым из будущего месяца поручили охрану порядка. но в промежутке мы успели пройти сквозь отрицательный вихрь, уменьшивший наше количество наполовину, так что при тайном голосовании не оказалось кворума и перед выдвижением кандидатов на ремонт рулей пришлось менять регламент.
карта предвещала приближение к очередным вихрям, которые свели бы на нет достигнутые успехи. и вот началось: то исчезали уже избранные кандидаты, то вновь появлялись вторничный и пятничный с обмотанными полотенцами головами и начинали некрасивые скандалы… после прохода через мощный положительный вихрь мы едва помещались в каюте и коридоре, а о том, чтобы открыть люк, нечего было и думать из-за недостатка места.
хуже всего было, однако, то, что размеры временных сдвигов все увеличивались, появлялись какие-то седоватые личности, а кое– где даже виднелись коротко остриженные мальчишечьи головы; разумеется, всеми этими мальчишками был я сам.
честно говоря, я не знаю, был ли я все еще воскресным или уже понедельничным. впрочем, это все равно не имело никакого значения. дети плакали – их придавили в толпе – и звали маму; председатель – тихий из будущего года – ругался как сапожник, потому что тихий из среды, который в напрасных поисках шоколада залез под кровать, укусил председателя за ногу, когда тот наступил ему на палец.
я видел, что все это кончится плохо, тем более что там и сям появлялись уже седые бороды. между сто сорок вторым и сто сорок третьим вихрями я пустил по рукам анкету, но оказалось, что многие из присутствующих бессовестно лгут. зачем – одному богу известно; возможно, царящая на корабле атмосфера помутила их разум. шум и галдеж были такие, что приходилось кричать.
вдруг какому-то из прошлогодних ийонов пришла в голову удачная, как всем показалось, идея, чтобы старейший из нас рассказал историю своей жизни; это позволило бы выяснить, кто именно должен исправить рули. ведь самый старший вмещал в своем опыте опыт всех присутствующих из разных месяцев, дней и лет.
с этой просьбой мы обратились к седовласому старцу, который, слегка трясясь, стоял у стены. он начал длинно и подробно рассказывать нам о своих детях и внуках, а потом перешел к космическим путешествиям – за свои, пожалуй, девяносто лет он совершил их несметное количество. того, которое происходило сейчас и которое нас интересовало, старец не помнил вообще вследствие общего склероза и возбуждения, но он был настолько самонадеян, что никак не хотел в этом признаваться, и уходил от ответа, упорно возвращаясь к своим большим связям, орденам и внучатам; мы не выдержали, наорали на него и велели замолчать.
после двух следующих вихрей толпа значительно поредела. после третьего не только стало свободнее, но исчезли и все в скафандрах. остался только один пустой скафандр. мы сообща повесили его в коридоре и продолжали заседать. после новой драки за овладение этим столь ценным нарядом ракета вошла в очередной вихрь, и вдруг стало пусто.
я сидел на полу, со вспухшими глазами, в удивительно просторной каюте, среди разбитой мебели, обрывков одежды и разодранных книг. пол был засыпан бюллетенями для голосования. карта сообщила, что я уже прошел всю зону гравитационных вихрей. потеряв надежду на дупликацию, а значит, и на устранение дефекта, я впал в полное отчаяние.
выглянув через некоторое время в коридор, я с удивлением увидел, что скафандр исчез. тогда, как сквозь туман, я вспомнил, что перед последним вихрем двое мальчишек украдкой выскользнули из каюты. неужели они вдвоем влезли в один скафандр?! пораженный внезапной мыслью, я бросился к рулям. они действовали!
значит, ребята исправили повреждение, пока мы увязали в бесплодных спорах. вероятно, один всунул руки в рукава скафандра, а другой– в штанины; так они могли одновременно держать два ключа по обеим сторонам рулей. пустой скафандр я нашел в кессоне, за люком. я внес его в ракету, словно реликвию, испытывая бесконечную благодарность к тем отважным мальчуганам, которыми я был так давно!
так кончилось, пожалуй, одно из наиболее удивительных моих приключений. я благополучно долетел до цели благодаря уму и отваге, проявленным мною в облике двоих детей.
потом говорили, что эту историю я выдумал, а злопыхатели позволяли себе распространять гнусные сплетни, будто я питаю слабость к алкоголю и, тщательно скрывая это на земле, предаюсь своему пороку в течение долгих лет космических путешествий. одному богу известно, какие еще сплетни распространялись по этому поводу, но таковы уж люди: они охотней верят самой невероятной ерунде, чем подлинным фактам, которые я позволил себе здесь изложить.
хочется пожелать нам всем отыскать в себе немного наивности и простоты из нас-детей.
покоя и воли!