НАЧАЛО

В начале. В начале. В начале всего.

Вначалевначалевначалевначалевначале…

В-н-а-ч-а-л-е. ВНАЧАЛЕ.

Это означает – до всего. До всего множества слов, поглощающих не хуже болотной трясины. До существования бесконечного множества ртов, наружу произносящих слова, внутрь едящих, поглощающих предметы, которые они находят съедобными, возвращающих эти предметы…к началу? Ах, нет, нет, нет. Ибо начало было не таково!

Когда мы научимся слушать хотя бы кого-нибудь, хотя бы себя?

Начало было не таково.

Не было в нем детской пятки с занозой, которую срочно нужно было извлечь, не было стрекоз над дальним лугом, не было набухающего гнилостно-фиолетовыми тучами неба, явно несущего грозу и явственно своими эфирными невидимыми пальцами роющегося в голове, пораженной врожденной метеозависимостью.

Не было в начале метеозависимости. Нечему и не от чего было зависеть.

Не было бревенчатой задней стены сарая, по которой неторопливо ползали жуки-солдатики, дикие тараканы, первыми весной выбиравшиеся из своих тайных зимовищ и собиравшиеся солнечным днем в целые пляжи. Даже надписи, вырезанные старательно и глубоко, основательно, для чего, собственно, их содержание не давало оснований, полностью скрывались под черно-красным усатым месивом насекомых, исстрадавшихся без дневного светила. Ничего этого не было в самом начале.

И разве кто-то, если бы он оказался в начале, мог бы предположить, что именно таким станет сотворяемый мир?

В этой точке не сверкало протуберанцами ослепительно ни одно солнце! Ни одна из волшебно красивых, дивных и неповторимых громадин бесконечного пространства, - галактик, не отправилась еще в свой царственный, неподвластный низким научным расчетам, вечный путь среди недосягаемых, искрящихся всеми цветами еще не существующей радуги, дальних миров, о которых никто не ведает, кроме того, кто их создал.

Никаких туманностей, веретенообразных, крабовидных, овоидных.

Никаких метеоров-метеоритов, долгие тысячеления скитающихся в бесконечных межзвездных пространствах, кардинально меняя свою структуру в жестком излучении голубых гигантов, плавящихся и обращающихся в каплю в яростном кипении финальной и одновременно начальной вспышки сверхновых, меняющих свой полет под действием притяжения многоразличных звездно-планетных систем, разгоняющихся до диких околосветовых скоростей в запутанных спиралях звездных скоплений – и в конце концов достигающих цели своего путешествия.

Они добела раскаляются в верхних слоях атмосферы, ослепительной чертой на мгновение перечеркивают теплую августовскую ночь… они исполняют желание, если успеешь его загадать, пока они чертят свой последний вектор.

Не было их, как и не было пространств, в которых они и поныне скитаются и имеют шанс уничтожить наш мир… если позволит тот, кто его создал.

Никаких черных дыр! В чем?

Как понять, как ощутить нашими чувствами это ничто? С детства каждый постоянно пытается представить собственную смерть – а что? А как? И что же я почувствую? Буду лететь среди звезд? Проплыву белым коридором, целя на свет? И кто меня встретит в конце? Что мы скажем друг другу? И каково будет мне потом переживать бесконечность?

Но еще больше волнует в детстве вопрос: а где я был до рождения, когда меня здесь не было?

То же и с первым мигом, который требуется представить, как старт нашего мира. За миг до него было ничто, а через миг после – стало нечто.

Мрак. Морок. Тьма. Мгла. Тьма темнот. Тьма тьмущая. Тьма мрака. Мрак тьмы. Первотьма, девственная темнота, никогда не знавшая луча света, не знавшая, что есть свет, не знавшая, что есть тьма, ибо она была все – и тьма, и свет, и верх, и низ, и начало, и конец.

И настал миг, когда этой чернильности, непроглядности, косности, тупости, неподвижности, неизменности коснулась воля творца.

Тьма разделена была в единый миг на тьму и свет. Из чрева тьмы был произведен свет, из полного ничто было создано нечто. О, что это был за свет!

Закроем глаза на несколько минут в полном покое. Когда зрение привыкнет к тьме век, подойдем к лампе – и мгновенно распахнем глаза! Так распахнул мир к свету творец. Ослепление, свет пронизывает насквозь, он бьет по глазам.

Так можно ощутить истинное происхождение света, который создан из тьмы: в самой сердцевине света таится также и тьма, самый яркий свет ослепляет не хуже тьмы.

И только в душе человека всегда ясно, как днем видна разница между светом и тьмой, между прямым и кривым, между честным и нечестным, между грешным и праведным.

Мир не защищает светлую природу света от темной природы тьмы. Только человек, только его душа может охранить свет, не дать, чтобы его мать, тьма, поглотила его, извратила его природу, вернула его в косность и неподвижность небытия.

Ведомо было творцу, что он создает. Но и он не удержался от восклицания, когда полный силы, жизни, воли, созидания, первый в истории вселенной, первый в жизни мироздания – влажный?! – луч света ударил во мраке. Каким он был, этот первый луч? Отличался ведь он от первого весеннего солнечного луча, прорывающегося сквозь облака и мгновенно согревающего истомленное долгою зимой сердце – не физическим теплом, отраженным от всех непрозрачных предметов, не яркостью, которая особенно заметна в начале весны. Он скорее светит в душу, дает надежду на скорые перемены, обещает расцвет природы, радость обновления, новую жизнь…

Он так силен, так ярок, свет, что в нем не думаешь о неудачах, не скорбишь о несовершённом или, напротив, о совершённом… не думаешь о быстротекущем времени, о том, что все преходяще, что жизнь проходит особенно быстро, песок засыпает твои следы, и скоро примет в себя отпечатки новых ног.

Свет не дает возможности для подобных размышлений, ему предаешься, весь пронизанный стремлением соединиться разом со всей вселенной, слиться в радостном восхищении со всеми, безо всякого исключения.

Не случайно свет – первое творение, он создан до всего, он первороден, он радостен и могуч. Свет светит во тьме, проницает тьму, он есть радость и надежда человеков.

В тот миг, когда он был создан, тьма было поражена, обожжена, разрезана светом, истыкана его лучами, ее тучное тело распалось, ища укрытия от поражающего света.

Один акт творения породил две сущности, ибо выделив свет из тьмы, творец разбудил и тьму, до той поры удовлетворенную неподвижностью, неизменностью своего бытия-в-небытии.

И вот тьма разбужена, выведена из равновесия, потревожена, ее принудили к переменам. Отныне у тьмы навсегда одно-единственное желание: вернуть мир в исходное состояние. Все свои исполинские силы, невероятную увертливость, хитрость тьма обратит для достижения цели возврата к этой точке – до создания мира.

Ведь свету нужен достойный соперник, ведь миру нужны противостояния, чтобы он выбирал между светом и тьмою, и был свободен благодаря возможности выбрать. Это вечный, неостановимый двигатель для всех изменений, пока мир не закончится, пока творец не решит, что время – небытию.

Так была создана основа всего что движет миром, дуальность.

Теперь стали возможными не только беспечные летние восходы, когда солнце легко выныривает из чуть наморщенной утренним бризом прозрачно бирюзовой поверхности моря – и ослепительным бриллиантом всплывает в ясную синь, щедро расточая живительное тепло, веселя душу. Теперь вечерами, когда усталое дневное светило стремилось уйти под теплую поверхность, чтобы до утра понежиться вдали от глаз, ландшафт украшали длинные бархатно-порфировые тени, густые, мягкие, в которые приятно окунался взгляд, натомленный яркостью бесконечного дня. Теперь стали возможными южные ночи, темные, когда небосвод усыпан разноцветными звездами, выстраивающимися в разнообразные, с детства знакомые узоры созвездий, когда душа человека, глядящего на звезды, точно знает, что это дар бесконечно близкого и недостижимо далекого творца, дар, призванный поддержать, восхитить, насытить душу красотой, дать ощущение музыки и гармонии.

И разве только это стало возможно после разделения света и тьмы?

А рисунки Леонардо, Микеланджело и других? А театр, весь построенный на отделении человека, сидящего в темноте зала, от его обычной жизни, и вовлечения его в дивную мерцающую картинку, созданную на сцене? И другие людские искусства, построенные на смешении света и тьмы?

Это было создано в первый миг.

Свет, увиденный творцом, был прекрасен, и еще прекраснее – на фоне густой тьмы.

И был отделен свет от тьмы, и дал творец им отдельное бытие, назвав свет днем, а тьму – ночью.

Смешав между собою день и ночь, так и эдак, получил он вечер, и утро.

Но первый миг творения мироздания был поистину волшебен, он длился и длился, пока довершался самый первый, но и полный достаточности, основательности и равновесности акт творения.

Сейчас этот миг будет завершен. Он произнесет слово, которым выражает свою волю, в мир войдет еще одна основа и мера – и мир станет совершенным домом, который можно будет наполнять сокровищами, создавать и менять в нем обстановку, приглашать гостей.

Он говорит: день первый.

И происходит чудо. Мир, до этого состоявший из света и тьмы, из гигантского скопища возможностей, столпившихся, сваленных в хаотическую кучу невообразимых масштабов, движений, не ощущавших ничего, кроме помех от иных движений, из одной, красивой, но застывшей в миге творения картины, получает протяженность, без которой он, едва созданный, уже начал задыхаться, но ничего об этой протяженности не представлявший.

Уже полон был мечтами-сущностями свет, зародыши теснились внутри него, рвались быть, рвались изменять новосозданный мир.

И тьма уже полна была своими порождениями, задачей которых было вернуть мир к началу, дать своей матери покой, и самим забыться в ее беспросветном чреве.

И в этот миг – мир обрел время!

Первый день! Это означает, что будет второй, третий, четвертый, двести пятидесятый день!

Это означает, что мир может изменяться. Созданный волею всевышнего, он получил свободу расти, развиваться, набирать силы, увеличиваться, а также – деградировать и умирать.

Ибо все имеет начало и конец.

Как и этот день в истории мироздания.
…И был вечер, и было утро: день первый…