огонь, который скрывался в огне (окончание)

Темная полоса вырастала и закрывала всю степь, все поля, сжатые и несжатые, исчезли под лавиной несущихся животных. Воздух застонал от топота бесчисленного количества копыт и лап, от воплей обезумевшей массы. Стремительно надвинулся край. Нельзя было различить отдельных животных и разглядеть их, настолько весь обезумевший вал был размазан в пространстве и скрыт поднятой пылью. Можно было догадаться, что здесь были все живущие в бесконечных степных просторах травоядные, от зубров до коз, и все хищники, обычно нападающие на пасущиеся стада, от рысей до волчьих стай, и мелкие грызуны, еще не затоптанные в паническом бегстве, различные зайцы, суслики, хорьки и даже мышиные орды. Все живое спасалось бегством из степной бесконечности. Столбы пыли поднялись до небес. Пыли? О нет, резко пахнуло гарью, и стена дыма закрыла восток, отороченная снизу ярко-оранжевой тесьмой огня.
Шел степной пожар.
Чермниги спешно стали готовиться к отражению огненного вала. Неважно, что пожар шел с противоположного берега. Ветер дул с востока, воздух уже был полон искр. Предстояло сражение с атаками пламени.
Тем временем вал бегущих животных достиг берега, не разбирая брода, повалил через реку, благодаря низкому стоянию воды животные легко достигали другого берега, и неслись дальше, огибая холм и дома у его подошвы.
Последними мыши плотным серым ковром потекли мимо города в сторону леса.
Наступила тишина.
Чермниги тем временем поливали все деревянные и бревенчатые поверхности водой и вооружались крючьями на длинных шестах.
Кое-кто из горожан благодарил вслух князя за повеление провести огневую межу.
Пожар приближался с огромной скоростью. Вот только что далекие язычки плясали почти что на горизонте – как ах! оказывались уже возле самого берега, а разноцветная степь и желто-зеленые поля стали единого обугленного черного цвета.
Дым заволок все пространство над городом и вокруг него. Не стало чем дышать. Основной пожар достиг Десны – и началось сражение. Теперь чермнигам было не поднять головы. Бдительно следя за полетом пылающих искр, они кричали друг другу, куда летит огонь, бросались к месту, куда прилетали искры, душили их мокрым рядном, растягивали крюками занимающиеся бревна и солому, засыпали огонь песком. У самой реки занялся рыбацкий домишко, вокруг него суетились хозяева, орали, спасали имущество, оттягивали сложенные за домом бревна, увели подальше лодки. За каменную стену на холме искры практически не залетали. Чуть дальше от берега загорелся еще один дом, но его быстро потушили. Люди стали действовать слаженнее. Чувствовалась их уверенность, что город удастся отстоять. Однако, в упорной и кропотливой борьбе с огнем прошел весь день. Только когда солнце склонилось к западу, жар стал опадать, небо расчистилось. Но еще несколько часов продолжалась борьба.
Закончилась и она.
Степной пожар умер.

О земля моя, окрылина, ратное поле и пахучая межа, жаждущая рожать! За что, за чьи грехи покрыла тебя копоть, мокрые тушки околевших птиц и животных, ломаное дреколье, грязная солома, обгорелые куски рядна, перевернутые, расколотые кадушки и бочки со свернутыми обручами! Как утром был красив мой город, красив и прекрасен! Что же! Будет новое утро, господь даст силы, мы возьмемся – и сделаем город краше прежнего. Вот только ночь продремлем, короткую летнюю ночь.

Солнце повишневело, стало аккуратно сползать за деревья. Навстречу ему вставал белесый туман. Воздух застыл, словно бы цельный хрусталь заключил в себя все пространство, от небокрая до небокрая. Тишина... ни дуновения.
Как всегда, прямо перед тем, как юркнет за край земли, солнце стало кокетничать, делая вид, что задумалось в неподвижности: а не остаться ли? В этот миг особенно тихо, лист не дрогнет, пес не почешется. Такая пауза, господи...
Но мгновенно все меняется после этой паузы. Сумерки вмиг сменяет ночь, с небом, засыпанным звездами, с угольно-синими далями мира вокруг. Ночь плывет, сонно распахнув невидящие глаза, посапывая, похрапывая, похрипывая и постанывая. И ее сны пучатся пятнами тьмы на темном фоне неба, закрывая иногда созвездие-другое и давая окружающим знать о своем присутствии.
Этой ночью хлопали в невидимом небе невидимые крылья, посверкивали крошечные красные огоньки, что ли, в глазах? Ухали глухо и хрипло невидимки, хрустел песок под чьей-то тяжестью, налетали в полном безветрии волны зловония, и даже волосы на голове шевелило чье-то зловонное дыхание. И не один глаз был заплеван ядучими каплями слюны из невидимой пасти, дававшими о себе знать много дней спустя. Тем, кто выжил...

Только не надо замечать сны ночи. И не давай им знать, что заметил. Прикрой глаза и всхрапни. Ибо затянут они тебя в себя, в ненасытную глубину, в беспросветную тьму тьмы. И сгинешь.
И затихали испуганно. И не дышали. И не сгинули, ни один. Ночью.

Вот уже чуть-чуть посветлел восточный край неба. Весь мир с нетерпением ждал возвращения солнца. Но прежде солнца вдруг явились мириады красных огоньков в степи, они шевелились и приближались к реке. Словно гигантская туча злобно горящих красным мошек, подрагивая, плыла по темной степи. Вот они подтянулись к реке – и перебрались на другой берег.

Многие, многие глаза, широко распахнутые и остекленевшие, застыли неподвижно, загипнотизированные этой надвигающейся волной, неотвратимой, как проливной дождь в чистом поле. Наваждение схлынуло тогда, когда светлячки переправились через реку и когда множество огоньков вдруг отделилось от земли, плавно взмыло в темное небо – и оттуда вдруг посыпалось на город огненными стрелами.

Призыв к оружию раздался отовсюду. А и было поздно. Поздно! Всей кожей чувствовал это каждый чермнига. Горожане были выжаты борьбой с пожаром, потерями, бессонной ночью – и сил противостоять набегу степняков не было.

Это не значит, что не началась сеча! Конников в войлочных колпачках взяли на копья, били мечами, дубасили кольями. Женщины бросались под ноги их низкорослым мохнатым комоникам, некоторые животные опрокидывались вместе с всадниками – и чермниги рвали их голыми руками. Рубились страшно, рассаживали степняков от шеи. А стрелы все летели, летели из сумрака в широкие спины воев, в грудь их женщин, пронизывали детей, собак, поджигали уцелевшие в пожаре дома. Скоро солнце, поднявшееся над восточным краем неба, с ужасом наблюдало, как невидимым при его свете пламенем, бесшумно и бездымно пожирается город-Красень. Только гремели, звенели мечи да щиты, только утробно выли недобитые псы, только гулко грохотали, обрушиваясь, горящие бревна срубов.
Воины продержались весь день. На закате, когда в живых оставались одноглазый рубака в окровавленной посконке и с топором, зажатым намертво двумя руками, да две молодые девки, одна с вилами, а другая с серпом в руке, степняки окружили их и в упор побили стрелами из луков. После этого они рассыпались по горящему городу, занялись грабежом. Награбив изрядно добра, небольшими группками потянулись они обратно в степь.

За их уходом из прибрежных зарослей сухими и ненавидящими глазами наблюдал мальчик с собакой, зализывавшей рану на задней ноге. Когда последний степняк скрылся в сумерках, собака потащилась вслед за ним...
Вход в пещеру был завален хворостом. Мальчик принялся растаскивать вязанки, освобождая массивную ляду. Он не торопился. Он знал, где враг. Времени впереди было много. Как и дел для оставшихся в живых горожан, которых он должен был выпустить наружу.

Не радуйся, враг. Пока остался хоть один чермнига, ты в опасности. Если это воин, он найдет тебя и отомстит за поруганный город. Если это девка или баба, то она нарожает мальчиков, которые вырастут и станут твоей погибелью тогда, когда ты о чермнигах и думать забудешь и не будешь готов умереть.
Если же это мальчик, то, скорее всего, он не станет ждать, пока вырастет. Он тайно пойдет за тобой, подкараулит тебя в беспечности и перережет тебе горло.
У тебя нет выхода. Тебе нет спасения. Ты уже умер, как бы далеко не убежал от этого места. Не проси пощады. Ее не будет.