УА;)УА;)УА;)

ЧУФУТ-КАЛЕ

Город они услышали задолго до того, как он открылся их взорам.

Обычное дело. Во-первых, собаки, их брех не умолкал ни на секунду, словно мохнатые приветствовали солнце, уверенно взмывающее из-за темнозеленого края горы.

Во-вторых, несмотря на раннее время, каменотесы уже взялись за работу, их молотки и закольники создавали ровный грохот, неумолчный, как стихия.

- Стену ладят! Торопятся!
- Видать, были с гонцами дурные вести!

Высоченная недостроенная стена тут же и открылась их маленькому каравану, покинувшему лесную дорогу и перевалившему через крутое взлобье холма.

Воротная башня уже была возведена, и огромные черные ворота, сейчас распахнутые, были навешены. А вот стена…

Небольшие участки по сторонам от ворот, не больше ста метров, были уже возведены и накрыты галереей для воинов. Остальная стена, большая ее часть, едва достигла половины.

Правда, каменотесы облепили ее наподобие мошкары, и работали споро.

Однако, в глубине души Бробож ощутил уверенность в тщетности усилий горожан. Что-то в воздухе самом висело тревожное.

На площади их окружила непуганая ребячья стайка, с любопытством и нетерпением заглядывая им в руки. Он вспомнил и выгреб из мешка горсть ракушек, собранных им на берегу Эгейского моря, в окрестностях старого как мир города со звучным именем Галикарнас.

Неизвестно - да и неважно это - кто первым услышал шум моря в известковом скелете-колокольчике, архимедовой спиралью закрученном против часовой стрелки. Но это работает, так же верно поражая впервые, как и созерцание этого Божия чуда – раковины, построенной безмозглым морским жителем, похожим на студень.

Пока детвора слушала море, Бробож еще яснее расслышал угрожающий гул. Беда приближалась, приближалась неотвратимо.

Город построен был весьма разумно и изобретательно, на плоской вершине самой высокой из нескольких стоящих рядом гор.

На центральной площади стояло огромное священное дерево, платан, пятнистая кора которого была похожа на шкуру коровы, а раскидистые ветки, до самых кончиков, до самой вершины были унизаны привязанными алыми лоскутками бязи. Бробож уже сталкивался с такими деревьями на своем пути. Каждый алый лоскут означал вознесенную молитву с просьбой к Единому Богу, которого его поклонники называли ОЛО.

От центральной площади, от гигантского, диаметром в два человеческих роста, ствола колодца во все стороны лучами звезды расходились улицы.

Вдоль каждой из улиц в белом камне, из которого состояла гора, была продолблена канава, ведущая к колодцу. Улицы от центра вели вверх, и город похож был на чашу, увенчанную по кругу стеной.

Пока, увы, недостроенной.

Весь город, с его улицами и домами, был широко раскрытым ртом, жадно ловящим каждую каплю нечастых здесь дождей, бережно собирающим влагу с помощью канав в колодце, который был всего лишь поместительной емкостью для дождевой воды.

Городу далеко было до столичного Иерусалима, с его акведуками и Цистерной. Но принцип использовался тот же.

Этот город был совсем молодым, не более нескольких десятков лет тому здесь начали селиться люди, приходившие отовсюду, с юга, севера, запада и востока.

Долго он был всего лишь селением на вершине горы. Но пришла организованная группа карамов с Булгара.

И сразу же город потянулся вверх и в стороны.

Камень для домов резали здесь же, у подножия, отчего гора становилась лишь неприступнее. Дома получались белыми и прочными из песчаника Тавриды.

Для городской стены песчаник не годился. Камни, несколько разновидностей гранита, пришлось доставлять издалека, за два дневных перехода на верблюдах. Горожанам еще повезло, что нашелся открытый выход камня на поверхность.

Мастера отыскивали в огромных пластах камня маленькие трещины, осторожно, миллиметр за миллиметром, загоняли в трещины клинья, один за другим, в линию, пока гранитная глыба не раскалывалась и не скатывалась вниз.

Внизу ее по возможности распускали на несколько меньших кусков, пока камень не становился приемлемой поклажей для верблюдов. А уж верблюды, шаг за шагом, за два дня доставляли камень для стены на вершину, к тому месту, где надлежало стену построить.

Было еще одно неудобство. Здесь, на вершине горы, не было топлива, сухого валежника, который предпочитали жители Тавриды. Но горожане нашли выход: был сооружен подъемник, его расположили со стороны неприступной отвесной скалы.

С помощью веревок вязанки хвороста без труда понимали наверх и распределяли между домами, а с горожан стали брать небольшую плату.

Спутники Бробожа не мешкали, быстро нашли дом, где жили родственники одного из них, это и было целью посещения города.

Через два часа они уже выходили из ворот, пораженные вестью, которую принесли в город погонщики верблюдов, таскавших камни из долины. Они напоили водой одного всадника, поспешавшего на полночь, а он поведал им, что несколько дней назад с юга в феодосийскую бухту явился имперский флот, сжег и утопил все купеческие суда, а значит, и ту греческую иолу, которая доставила Бробожа. На берег было высажено не менее двух сотен бойцов – каковые немедленно отправились на полночь.

Истинный смысл этой вести понимал только Бробож. В Тавриду прибыли царские палачи, особый отряд, который царь отправлял в провинции, охваченные бунтом. Царские палачи проходили через провинившиеся земли, в полной мере являя для их обитателей гнев великого царя. В живых они не оставляли ни людей, ни скот. В Тавриде о царских палачах никто ничего не знал, так вышло, что здесь они никогда не появлялись.

Бробож особо не удивился. Скорее всего, это свидетельство того, что отец небесный его, Бробожа, бережет. Понять бы, для чего! Он не сомневался, что безымянный властитель не знал о его происхождении, когда отправлял по следу беглецов. А теперь – знает. И потому отправил вослед Бробожу целый отряд убийц, который, несомненно, имеет приказ доставить в те самые покои в царском гареме и его голову. И ясно, как день, что главный евнух гарема в настоящий момент покинул свой пост, а голова его насажена на пику над восточными воротами.

Жаль старого Али, но промедление ведет к смерти. Он мимоходом подумал, что именно неотвратимую смерть чувствует город. И не зря. Он обречен.

Бробож посоветовал хозяевам дома собрать детей и женщин и скрыть их в самой укромной из близлежащих лощин как можно скорее, в надежде спасения от безжалостной волны, которая никогда никого не щадит.

- Останьтесь, за стеной будет безопаснее! Каменотесы обещали закончить работу к рассвету завтрашнего дня!
- Нет! Прощайте.

Обреченный город скрылся за горой и через день был захвачен и разрушен царскими палачами.

Из всех жителей уцелела только небольшая группа женщин и детей, укрывшаяся в лощине под горой.


ГРОЗА И БУРЯ

Как ни силились края ущелья сомкнуться у них над головой, как ни закрывали дневное небо – не удалось.

Вдруг, словно завесы упали, исчезли склоны, покрытые редкими соснами, дорога выгнулась дугой и вынесла их на плоскость, открытую всему миру.

От вида неба, покрытого ровными рядами белоснежных барашков, плывущих в глубоком синем и ослепительно золотом, захватило дух у всех. Разом стихла дорожная болтовня, будто рты заклеились.

Хотя рты-то как раз наоборот, распахнулись.

Армия небесных баранов закончила построения и продвигалась строго на полдень. Колонна за колонной проплывали над задранными головами.

Показались очертания огромных плавучих крепостей, с серыми башнями и сизыми подъемными мостами, с розовыми флагами над сияющими крышами.

Крепости вдруг сдвинулись и закрыли солнце. Сразу же потемнело и посвежело.

Поднялся ветер.

На дороге встали пылевые смерчи. Из-за горизонта поползли уже совершенно свинцовые клубы, которые сложились в одну-единственную грозовую тучу, размером с полмира, лохматую, с грязно-желтым брюхом.

Туча ползла совсем низко, практически тащилась по земле. В узеньком зазоре между ее брюхом и горизонтом посверкивало.

Внезапно, пинком, налетел ураган. Сорвал покрывало с арбы – и оно бесследно исчезло в клубах пыли.

Они уже не слышали друг друга; ничего не слышали, кроме воя ветра, раскатов грома и шума льющейся на землю воды, которая как раз и подоспела, накрыла их холодной стеной.

Стихия не на шутку разбушевалась. Ветер силился разорвать водяную стену, но в результате только сек холодной водой их лица, морды животных, гнал бурые потоки воды.

Кто-то упал – и был бы унесен, если бы его не подхватили другие. Они сгрудились, сдвинулись, прижались друг к другу, стали одним большим, мокрым, перепуганным животным, в мути сознания которого была лишь одна мысль, одно стремление: выжить!

И вот наступил миг, когда все почувствовали: они смогли. Ни ливень, ни ветер, ни ветвистые лиловые молнии с кувалдами громов уже не имели над ними власти, не потрясали их.

В ту же секунду гроза пошла на убыль.

Через несколько мгновений дождь превратился во взвешенную в воздухе водяную пыль, ветер рванул далеко в степь, она открылась их взгляду.

И вдруг! Огромный столб солнечного света прорвал серую пелену у них над головой – и залил золотом все вокруг.

Водяная пыль стала золотой пылью. Мокрая трава – золотой травой. Раскисшая дорога – россыпью золотых слитков разного размера и потоками жидкого золота.

Впереди виден стал перекресток дорог, на котором стояла вызолоченная солнцем беременная баба из камня.

Бробож смотрел на мир во все глаза, словно зачарованный.

И на носу у него повисла золотая капля.

июль 2013