Развалинами рейхстага удовлетворен... (с) Л. Быков

Оба моих деда не брали Берлин и оставили своей подписи на поверженом рейхстаге.
 Дед Петро был взят в плен еще в 1941 в Прибалтике, и его освободили в 1945 американцы из концлагеря, другого - Павла, 16-летним пацаном угнали в Германию на работы, и уже освобождали его наши. 
 Не знаю как это вяжется с официальной версией истории, но после того, как американцы передали деда Петра нашим частям, он не отправился попутным поездом в Сибирь на лесоповал, а остался дослуживать, и, мало того, был направлен на курсы поваров, после чого служил до 1947 года поваром в части, которая занималась демонтажом и вывозом в СССР немецких военных заводов. Оба деда не любили рассказывать о войне. Да и о чем было вспоминать...
 Две человеческих судьбы, перемолотых в колоссальной мясорубке войны. 
Живы остались, домой вернулись, детей еще нарожали и выростили, внуков дождались. Вот счастье. 
 Но, я немного не о том хотел сказать, сегодня  блогосфера наполнена материалами, посвященными Дню Победы.  Что-то цепляет, что-то оставляет равнодушным. Но этот стих мне захотелось выложить и у себя. Прошу прощения за ненормативную лексику. Но из песни слов не выкинешь...
взято отсюда //prosto4ok.livejournal.com/18825.html#cutid1

Orlusha (Андрей Орлов).

Про случай около рейхстага.

Весеннее солнце сияет,
Грачи не по-русски галдят,
Мой дед по Берлину шагает,
В Германии русский солдат.

На вид ему лет восемнадцать,
Он даже еще не отец,
Блестят сапоги - наибацца,
Гвардеец геройский - пиздец!


В руках ППШ, а не "Шмайсер",
В глазах его - яркий огонь.
Висит за плечами Weltmeister,
Такой пианино-гармонь.

Поправив медаль «За отвагу»
(За Прагу ее получил),
Ефрейтор шагает к Рейхстагу,
Где Гитлер работал и жил.

При нём - не планшет и не каска,
Боец умудрился достать
Ведерко с оранжевой краской,
Чтоб ей по Рейхстагу писать.

Всей ротой ему поручили,
Чтоб он отразил на стене,
Что все, блядь, что мы победили
В давно заебавшей войне.

Две немки стоят на, балконе.
Красивые, ёбан мой рот!
Летят запряжённые кони
Поверх Бранденбургских ворот.

И вот уже стены Рейхстага,
Гулянье, веселье и гам.
– С какого ты фронта, бродяга?
– С танкистами вмажешь сто грамм?

Он выбрал местечко повыше,
Чтоб было получше видать,
Он встал возле статуи в нише,
Чтоб память потомкам создать,

Он кистью макает в ведёpкo,
Вдруг дёрнулось что-то в руке:
Он вспомнил сержанта Федорко
И бои на замёрзшей реке.

Федорко был парень пиздатый.
Но помер, тоскуй - не тоскуй…
И твердой рукою солдата
Дед вывел огромное «ХУЙ!».

Вы спросите, что тут случилось?
Вы скажете, это – хуйня?
Но слово само проявилось
Из памяти, слёз и огня,

«ХУЙ» – значит «пиздец вам, фашисты,
«ХУЙ» – значит «мы всё же дошли
И хуй моряка и танкиста
Вам в глотку задвинуть смогли».

Мой дед рисовал нехуёво,
Он буквы раз пять обводил,
За ровное гордое слово
Сам Жуков его похвалил.

Он парня окликнул сурово:
– Ты что материшься, боец!?
А впрочем, отличное слово,
Короче не скажешь. Пиздец!

... Рассказывать дед мой не мастер,
Но в мае всегда достаёт
Свой красный трофейный Weltmeister
И «Синий платочек» поёт.

Нагрянет лихая година –
Мой дед тихо скажет: «Не ссать!
Дойдём до любого Берлина,
А "ХУЙ!" мы умеем писать!»