Инкогнито из Петербурга или музыкальные посиделки в Качановке (фото)

Инкогнито из Петербурга или музыкальные посиделки в Качановке
Марш для рюмок с оркестром
Глинка не случайно выбрал местом своего пребывания в Украине имение хорошего своего знакомого Григория Степановича Тарновского. При нем в Качановке согласно традициям того времени был устроен оркестр и театр из крепостных артистов.
В исполнении крепостного оркестра Глинка впервые услышал два приготовленных им для оперы «Руслан и Людмила» номера – Персидский хор «Ложится в поле мрак ночной» и марш Черномора. Еще один номер оперы – балладу Финна композитор написал непосредственно в Качановке и неоднократно сам пел ее с оркестром. Готовые фрагменты оперы впервые прозвучали в парадной столовой дворца, украшенной розовыми колоннами. После этого трапезы гостей во дворце неизменно сопровождались громогласным многочасовым музицированием оркестра, почти всегда начинавшего с Глинки!
Однако композитор все же отметил в своих «Записках», что качановский оркестр хоть и играл «недурно», но был «неполный, и духовые инструменты не все исправны». И «даже управляющий оркестром первый скрипач Михайло Калинич был несколько туг на ухо». В итоге, из-за нехватки инстументов во время исполнения марша Черномора колокольчики, которые должны были придавать сказочный колорит музыке, были заменены… рюмками!
Жил Михаил Иванович в комнатах при зимнем саде дворца, а музицировал частенько в гроте под насыпным холмом, где была чудная акустика. Позднее, в честь его пребывания в Качановке, хозяева установили над гротом белоснежный павильон - беседку, которая и сейчас известна как «Альтанка Глинки». В усадебной же Георгиевской церкви, обладающей также отменной акустикой, Глинка несколько раз дирижировал хором.
«Царская охота» на украинских певчих
И все же не ради творческого вдохновения прибыл в Качановку композитор. В то время он занимал должность капельмейстера Петербургской Придворной певческой капеллы, и был послан в Украину по «высочайшему повелению» для набора певчих.
Вот именно Качановку Глинка и избрал «центром своих операций», откуда затем ездил за певчими в Переяслав, Киев, Полтаву, Харьков и Ахтырку. Из Киева Глинка «со товарищи» «вывезли» талантливого баса - ученика Киевской духовной семинарии Семена Гулака – Артемовского, ставшего впоследствии знаменитым певцом и автором известной украинской оперы «Запорожец за Дунаем».
Однако наиболее интересное приключение Глинку и его друзей ждало в Переяславе, где в то время находился хор полтавского архиерея Гедеона. В лучших традициях гоголевского «Ревизора» тамошний городничий, ожидавший чиновника по следственному делу, принял Глинку за него! Несмотря на неоднократные попытки городничего добиться аудиенции у прибывшего «инкогнито» из Петербурга «чиновника», слуга композитора Яков (ну прямо гоголевский Осип – слуга Хлестакова) по приказанию хозяина неизменно отвечал ему: «Не могу беспокоить их высокоблагородие!». Такая скрытность требовалась для того, чтобы сопровождавшие Глинку помощники в это же время успели «втихаря» отобрать (а точнее, «умыкнуть») для придворной капеллы местных талантов. Выдав себя за купцов – «охотников до церковного пения», они пошли к обедне, заметили лучших малолетних певчих и, записав их имена, хитростью проникли на завтрак к архиерею, где вновь имели возможность слышать его певчих. Когда Глинка понял, что «дело сделано», он позволил допустить к себе переяславского городничего, и только тогда объявил ему, кто он и зачем приехал. Как позже вспоминал композитор, «мы так безжалостно обобрали хор, что Гедеон долго после того на меня жаловался своим знакомым»!
Качановская «Могучая кучка»
В период пребывания Глинки в Качановке вокруг него сложилась творческая и весьма музыкальная компания. В одно время с композитором здесь гостили художник-пейзажист Василий Штернберг – любимый ученик Карла Брюллова, тогда еще студент, а также Николай Маркевич - украинский историк, фольклорист, поэт и музыкант, с которым композитор дружил с юности – они вместе учились в Петербургском благородном пансионе. Глинка вспоминал в «Записках», как Маркевич помогал ему с Балладой Финна, а Штернберг рисовал их за работой. К этому творческому трио иногда присоединялись приезжавшие в усадьбу соседи Тарновского – известный украинский поэт Виктор Забила, живший в Борзне, и представитель гетманского рода Петр Скоропадский из Тростянца, который, по словам Глинки, «играл порядочно на кларнете и чувством понимал хорошую музыку».
Собираясь вместе, они «пели иногда малороссийские песни хором на четыре голоса, а иногда… Петр Скоропадский затягивал какую-нибудь чумацкую песню, искусно подражая простолюдинам». Глинка и сам пробовал сочинять в духе народной украинской музыки, выбрав для этого простодушные, но глубоко искренние стихи В.Забилы «Гуде вітер вельми в полі» и "Не щебечи, соловейку". Опыты оказались настолько удачными, что эти песни даже сейчас нередко принимают за обработки подлинных народных мелодий!
После полуночи вся творческая компания обычно собиралась у Глинки в оранжерее, куда приходили и его петербургские сопровождающие – «Палагин со скрипкой, Яков с контрабасом и виолончелист; играли русские и малороссийские песни, представляли в лицах и беседовали дружески иногда до трех и четырех часов пополуночи, к некоторой досаде аккуратного хозяина». Правда, чаще «все наши удовольствия и сюрпризы непременно оканчивались до полуночи и ранее, причем хозяин вежливо раскланивался, и гости расходились».
In vino veritas
Днем досуг гостей пытался всячески разнообразить сам хозяин усадьбы, Григорий Степанович. Как вспоминает Глинка, «прогулки, поездки в близлежащие поместья хозяина, иллюминации и танцы – все эти средства были употребляемы для нашего развлечения». Как проходили эти мероприятия, можно представить исходя из впечатлений Глинки о посещении Григоровки – имения П.Скоропадского. Он «угостил нас так радушно, что, когда мы уехали, не осталось ни капли питей и ни одной домашней птицы». Михаил Иванович, будучи на отдыхе, всегда не прочь был хорошо угоститься вином. Например, уже распростившись с Глинкой в Качановке, Тарновский с племянницами «объехал» его, и, втретившись в роще, они вновь выпили прощальный «бокал» шампанского. А уже на обратном пути в Петербург, в Орле, некий генерал, как вспоминает Глинка, «полюбил меня и снабдил превосходным вином из своего погреба, которым я продовольствовался до самой Москвы».
Еще одним «развлечением» столичного гостя в поместье было наблюдение за следующей сценой: «двум мальчикам из дворовых хозяина завязывали глаза и привязывали каждого порознь веревочкой к вбитому в земле колышку, так что они могли ходить на некоторое расстояние независимо один от другого. Одному давали в руки две палочки, одну нарезанную так, что посредством трения одной об другую производился звук, подобный трещетке, другой же, вооруженный жгутом, по слуху должен был настигать своего противника и потчевать его ударами жгута». При этом все присутствующие «усердно смеялись». Хотя от подобной «забавы» и попахивает крепостническим самодурством, все же нельзя не отметить «музыкальный» ее аспект, связанный с нахождением «противника» по слуху!
В крови горит огонь желанья
Несмотря на хлебосольность гостеприимного хозяина, Глинка не очень-то «жаловал» Григория Степановича в своих «Записках». Еще только подъезжая к усадьбе, композитор отметил, что «дом был как будто не окончен, дорожки в саду не доделаны». Повар, по мнению Глинки, «также был недоучен». И вообще в поместье «все обличало излишнюю расчетливость хозяина, владевшего 9000 душ и большими капиталлами».
Не испытывал Глинка особой симпатии и к супруге мецената – Анне Дмитриевне. По словам композитора, она была женщина «приземистая и весьма толстая… любила, чтобы девки ей растирали ноги». Зато племянницы Тарновского очень даже понравились столичному гостю – это были «молодые, добрые и приветливые девушки… Из племянниц самая меньшая, лет четырнадцати…, была очень миловидна; за обедом она обыкновенно сидела напротив меня, и невольно ее плутовские, несколько прищуренные глазки встречались с моими глазами». Гувернантка при них тоже была «весьма милая особа», а у домашнего доктора имелась «миловидная» дочка.
К слову сказать, Михаил Иванович был весьма любвеобилен. Незадолго до поездки в Украину Глинка сочинил романс «Сомнение», как он пишет, «для милой ученицы моей», а уже пребывая в Новгороде-Северском, написал романс «Всегда, везде со мною ты», посвятив его «бывшей ученице моей, о которой сохранил еще живое воспоминание». Этот романс - один из лучших образцов вокальной лирики Глинки, известен со словами А.С.Пушкина «В крови горит огонь желанья». А ведь композитор уже три года как был женат!
***
Но, как справедливо заметил академик Б.Асафьев, «не должны нас сбивать при чтении «Записок» Глинки … ни постоянные обольщения барынями и девушками «приятной наружности», ни отчеты о пикниках, серенадах и т. д. За всем этим скрывается постоянная, упорная работа…, постоянное творчество». И действительно, значение проведенного Глинкой лета 1838 г. в Качановке трудно переоценить для развития украинской музыкальной культуры. «Безбожно обобрав» украинские хоры, композитор тем самым дал возможность многим талантливым украинским певцам, среди которых особо стоит имя Семена Гулака-Артемовского, реализовать свой творческий потенциал в одной из музыкальных столиц Европы – Петербурге. Здесь, в Качановке, Глинкой были написаны знаменитые романсы на стихи украинского поэта Виктора Забилы, и, возможно, именно этот факт спас творческое наследие поэта от забвения. Наконец, дирижируя своими новыми произведениями в исполнении качановского оркестра, Глинка, несомненно, способствовал совершенствованию мастерства его исполнителей. Кроме того, Михаил Иванович оставил нам в своих «Записках» интересные и подробные зарисовки украинского помещичьего быта ХІХ века, картин украинской природы, описания забавных случаев и т. д. И сегодня о пребывании композитора в Качановке напоминают «Альтанка Глинки» и грот под ней, Георгиевская церковь и парадная столовая господского дома, а также его бессмертная музыка, впервые увидевшая свет и прозвучавшая именно здесь!
Иван Коцюра
Хочете отримувати головне в месенджер? Підписуйтеся на наш
Telegram.
Теги: Качановка, усадьба, фото, Иван Коцюра